сфотографироваться с митрополитами Сталин отвечает: «Нет, сейчас уже поздно… мы сделаем это в другой раз» (109, с. 290, 291). Смешно вождю, по слову которого идут на смерть тысячи людей, беспокоиться о сне придворного фотографа. Сталин не хотел оставлять слишком яркие свидетельства проводившегося им поворота во внутренней политике, а фотография дружелюбно беседующих вождя ВКП(б) и православных иерархов стала бы неопровержимым свидетельством ревизии программы и политики партии, а значит, вызвала бы сопротивление в широких слоях партии.
В известном эпизоде, когда по окончании ночной беседы в Кремле Сталин провожал руководителей Церкви и бережно, под руку, поддерживал митрополита Сергия, также видится не смирение вождя, а гордыня. Ведь он ощущал себя всевластным царем, которому все и всё подвластны, отчего ж тут не показать и смирение. Истинное мировоззрение вождя передает эпизод из его встречи в 1947 году с создателями кинофильма «Иван Грозный». По воспоминаниям И. К. Черкасова, «коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не довел до конца борьбу с феодалами, – если бы он это сделал, то на Руси не было бы Смутного времени… И затем Иосиф Виссарионович с юмором добавил, что тут Ивану помешал Бог [в тексте с маленькой буквы – Лет.]: “Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает “грехи”, тогда как ему нужно было бы действовать еще решительнее!”» (201, с. 380–382). Это ли взгляд христианина?
Стоит обратить внимание также на то обстоятельство, что в 1941 году у руководителя СССР теоретически была и альтернатива: обращение к Ватикану как влиятельному религиозному и политическому игроку на мировой арене. Католический автор А. Венгер пишет, что с 22 июня 1941 года папа Пий XII «придерживался строгого нейтралитета по отношению к обеим воюющим сторонам». Однако уже 23 июня 1941 года, по словам того же А. Венгера, «Святой Престол попытался воспользоваться ситуацией, сложившейся в результате оккупации немцами обширных советских территорий, стараясь направить в эти области своих священников до того, как нацистская администрация установила бы там свой собственный “религиозный режим”. Не появился ли наконец у Католической Церкви шанс – с помощью войны – проникнуть в Россию?.. Как бы то ни было, действовать надо было быстро, чтобы использовать уникальную ситуацию» (29, с. 536, 544). В марте 1942 года по миру разнеслось известие о письме, якобы направленном Сталиным папе, с просьбой об установлении дипломатических отношений между СССР и Ватиканом. По всей видимости, то был пробный шар, пущенный Святым престолом, помнившим тайные переговоры с Кремлем в 1922–1924 годах (29, с. 258, 260, 456–463). В декабре 1943 года появляется информация о якобы заключенном Ватиканом и Москвой договором относительно восточной Польши и гарантии свободы совести в СССР (29, с. 551, 553). Все это были только слухи. Ватикан надеялся напрасно. К тому времени Сталин, видимо, определился в своей религиозной политике.
С осени 1943 года церковно-государственные отношения видимо изменились: Русская Церковь стала признанным участником общественной жизни в СССР. Означало ли это ее свободу? Конечно, нет. Ведь официально идеологический курс никто не пересматривал, ВКП(б) по-прежнему оставалась единственной политической партией, атеизм оставался частью государственной идеологии. В то же время не стоит и умалять значение «кремлевского конкордата», положившего начало проведению иного, неофициального курса во внутренней политике Советского государства. Государство оказалось вынужденным вывести Церковь, как узника, из темницы. И пусть узник был еще скован, но угроза смерти отошла от него, и это было благо.
Очевидным показателем истинных намерений Сталина стали указания, полученные Г. Г. Карповым от В. М. Молотова в октябре 1943 года: решать все принципиальные вопросы о Русской Церкви в СССР будет лично Сталин; православные храмы в некоторых местах придется открывать, но «нужно будет сдерживать» этот процесс; следует не препятствовать распаду обновленчества и поддержать переход обновленческого духовенства в «патриаршую Сергиевскую Церковь» (167, с. 745–747). Таким образом, для Сталина главным было возрождение не Московского Патриархата как сильной Поместной Церкви, а Московской Патриархии как авторитетного органа церковного управления, долженствующего служить достижению его целей во внешней и отчасти внутренней политике.
Святейший Патриарх Сергий и его соратники, митрополит Алексий (Симанский) и митрополит Николай (Ярушевич), понимали это, но вправе ли были они отказаться от предложенного властью компромисса? Уповая на Волю Божию, они призывали всех православных молиться Богу. Их уделом стали терпение и стойкость, по слову Священного Писания: будь мужествен, и будем стоять твердо за народ наш… а Господь сделает, что Ему угодно (2 Цар. 10, 12).
Следует подчеркнуть, что в своих посланиях Патриарх Сергий строго отдавал кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф. 22, 21). В Послании от 7 ноября 1943 года, посвященном 26-й годовщине Октябрьской революции, он призывал: «Усилим сегодня молитву и о том, чтобы Господь “возглаголал в сердцах наших Правителей благое и о Церкви Своей Святой, да тихое и безмолвное житие поживем мы, верующие, во всяком благочестии и чистоте”. Имеем основание думать, что эта наша молитва не будет лишь внешним исполнением гражданского долга пред государством, лишь внешней формой, без внутреннего желания получить просимое и без веры в то, что молитва наша будет услышана (см.: Мк. И, 23–24). Такая молитва, конечно, бесполезна и даже кощунственна (см.: Иак. 1, 6–7). Нет, мы будем молиться, и веруем, что будем услышаны, и веруем не просто в надежде вообще на благость Божию, но и потому, что имеем некоторый осязательный залог этого в судьбах нашего Отечества». Указав на «мудрую национальную политику правительства», Патриарх Сергий подчеркивает: «Вера, не колеблясь, указывает нам и высшую причину, от которой исходит и сама мудрая политика. “Это перст Божий”,– говорит нам вера», это Бог «государственную жизнь нашу направляет так, что мы можем жить во всяком благочестии и чистоте». «Итак, пред началом нового государственного года поусерднее помолимся о Богохранимой стране нашей и о властех ее во главе с нашим Богоданным вождем… Помолимся и о нашей доблестной Красной Армии, да увенчает Господь ее подвиги и труды конечной победой над врагом и да сподобит всех нас снова увидеть страну нашу мирной и процветающей да и другие страны ведущей за собою к свету, миру и всякому преуспеянию. И да будут милости великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь» (109, с. 294–297).
Конечно же, религиозным сознанием болезненно воспринимались такие молитвы за вождя, непосредственно причастного к уничтожению Церкви, за Красную Армию, воины которой в 1922 году в Шуе стреляли в верующих, защищавших церковное имущество. Но ведь и в первые три века жесточайших
