зиму, 1935/36 года, отец Серафим прожил дома у Козулиных, а летом 1936-го ему сделали рядом со скотным двором отдельную каморку из веток и глины. Вся обстановка состояла из печи, лежанки и столика. Приходили к нему в эту хибарку по ночам: исповедовались, причащались, выслушивали душеполезные советы... Отправлял отец Серафим и службы, которые совершались в глубокой тайне. Один из старейших священников Ташкентской епархии, отец Димитрий Козулин (19352016), во время войны бывший ребенком, вспоминал, что старец Серафим «облачение прятал, тайно служил в поселке. От детей скрывали, отсылали орехи собирать, чтобы не проговорились. Говорили: “Дедушка приедет”, а что служить - не говорили. Когда приезжал в Ташкент -зимой он всегда приезжал - кто-то ему, не знаю, может быть тот же самый отец Николай, дал антиминс и ризу, и чашу, и всё - всю церковь. Он научил тетю печь просфоры. Она была бездетная, свободная, хорошо просфоры пекла. И мы служили Литургию. А петь все умели.»
Когда летом к Козулиным начали часто приходить покупатели за мёдом и отцу Серафиму стало трудно часами скрываться в каморке на жаре, кто-то подал идею выстроить еще одну хибарку - летнюю. Так и поступили. На склоне, под сенью нескольких валунов, соорудили небольшую деревянную хижину, где внутри помещался только плетеный из лозы стул, а скала заменяла собой стол. Там отец Серафим молился, читал Писание и святоотеческие книги. В праздники и воскресные дни он совершал всенощное бдение, на которое сходились местные жители - конечно, далеко не все. Еду ему приносили из поселка дети, а воду отец Серафим брал из родника, который бил рядом с его хибаркой.
«Отцу Серафиму отводили туда пару бычков, и он за ними смотрел - вроде как работа у него есть - он их пасет, -вспоминала Н. Г. Козулина. - Один раз папа понес туда кушать - это уже через много лет, как он прожил у нас. А когда в гору поднимаешься, то далеко видно этот камень наклоненный. И вот папа смотрит - батюшка молится - как в огне весь, весь в огне. Он заволновался, к земле присел и сидел, пока батюшка молился. Батюшка закончил, сел на камень, и папа тогда к нему подошел. Папа сказал мне: “Вот я тебе рассказал эту тайну, а ты молчи, не рассказывай эту тайну, потом когда-нибудь, когда придет время, расскажешь”. И я рассказала, когда о. Серафим уже от нас уехал. А как-то я приехала на каникулы с сестричками со своими, и на Петровский или Успенский пост мамочка нам напекла пирожков с картошкой, и мы к нему пошли. Поднимаемся, поднимаемся - видим, под камнем стоит батюшка, улыбается. Мы к нему пришли, он благословил, принял нас. Он мог так ласково разговаривать! Такое доброе лицо у него было! Мы его угостили, сели, я ему рассказываю: того арестовали, того расстреляли... Какое же страшное время - 36-37 годы. Он слушал-слушал и говорит: “Наденька, я и рад, что ты приехала рассказать, и не рад. Я, что приобрел, сейчас все потерял. Так жалко мне, сколько расстрелянных братьев моих иеромонахов”».
Место «летнего» проживания старца было обнаружено в июле 2017 года поисковой экспедицией, предпринятой по благословению епископа Бишкекского и Кыргызстанского Даниила (Кузнецова). Местные жители показали поисковикам во главе с отцом Виктором Реймгеном «намаз-таш» - молитвенный камень, вернее, несколько огромных валунов, образовавших естественную пещерку. Она находится на территории бывшего поселка Алатай, в 77 километрах от Токтогула, в конце участка за несохранившимся домом Козулиных, если подниматься в гору.
Каждой зимой отец Серафим непременно бывал в Ташкенте. В то время там жили многие монахини из разоренной в 1920-м Никольской женской общины. Матушки уже тогда глубоко почитали отца Серафима как старца и с нетерпением ждали его приездов. Нет сомнения, что в Ташкенте отец Серафим неоднократно встречался с жившими там в то время архимандритом Гурием (Егоровым, 1891-1965) и иеромонахом Иоанном (Вендландом, 1909-1989). Причем вполне вероятно, что с отцом Гурием отец Серафим был знаком еще по Беломорканалу - оба отбывали там заключение в одни и те же годы. До июля 1937-го он мог встречаться также с епископом Лукой (Войно-Ясенецким, 1877-1961, прославлен в лике святителей в 2000 году), знаменитым хирургом, доктором медицинских наук, возглавлявшим в городе клинику. По воспоминаниям архиепископа Михея (Хархарова), отца Серафима в Ташкенте не раз приглашали исполнить требы на дому: в большом городе было всего два храма (один из них обновленческий), и оба к концу 1930-х закрылись.
Благодаря помощи благочестивой семьи Козулиных отец Серафим смог восстановить после лагеря силы и, самое главное, пережить в относительной безопасности 1930-е годы, когда практически все ссыльные представители духовенства получили новые тюремные сроки, а многие -расстрельные приговоры. Известно, что скрывался он и в других местах Киргизии - Фрунзе, Токмаке, Кетмень-Тюбе, работая то пастухом, то сторожем.
Во время Великой Отечественной войны отношение к религии в СССР начало меняться. И после того как в августе 1946-го архимандрит Гурий был хиротонисан во епископа Ташкентского и Средне-Азиатского, отец Серафим наконец смог выйти из своего десятилетнего горного «затвора». В ноябре того же года владыка Гурий назначил его в штат кафедрального собора Успения Божией Матери в Ташкенте. Этот красивейший храм, освященный еще в 1879-м, после революции перешел к обновленцам, а в 1933-1945 годах его занимал медицинский склад. Впервые батюшка смог выйти на ташкентскую улицу не таясь, спокойно. Духовником Успенского собора отец Серафим был на протяжении года... А потом до Узбекистана добрались новости с Украины. Оказывается, Глинская пустынь. снова действовала! Иначе как чудом назвать это было нельзя. Ведь после того как в 1928 году с ее территории выехал «детский городок», там размещалась сельхозартель (с 1934-го - колхоз) «Красный Октябрь», затем - машинно-тракторная станция и промкомбинат по производству сельхозтехники. Казалось, о былом молитвенном настрое не напоминало больше ничего. Но началась война. И оказавшаяся на оккупированной территории Глинская пустынь вновь открыла двери для верующих.
Понятно, что нацистские оккупанты открывали храмы и монастыри вовсе не потому, что жаждали помочь возрождению Православия. Им было важно завоевать симпатии народа, подчеркнуть, что они - совсем не то, что безбожные большевики. Но важен оказался сам факт возвращения обители верующим.
Правда, возвращать, собственно, было особо и нечего. К 1942 году сохранились всего шесть строений обители -больница постройки 1896-го с домовой церковью Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, архиерейский корпус и четыре братских корпуса, - да и те в полуразрушенном состоянии. К тому же в распоряжение монастыря передали не
