В венецианской культуре второй половины XVI века овидиевский скепсис символически отразил глубокий кризис, переживаемый гуманизмом. Начиная с картины «Юпитер и Антиопа» (Париж, Лувр), называемой часто «Венера Пардо» (по названию охотничьего дворца испанских королей), Тициан образно показывает, что исторически цивилизация идет к закату, когда людям, полным духовной и физической силы, не удается совершить намеченное и желанное, так как перед ними стоят непреодолимые препятствия. Несмотря на постоянный поиск — аллегория охоты — человек никогда не достигает желаемого идеала, ибо над ним тяготеет фатум. Сколь привлекательным ни был бы миф, навеваемые им человечеству сладостные грезы вытесняются жизненными реалиями, полными трагизма. А люди в этом мире в силу их нравственной слабости становятся жертвами произвола капризных и завистливых богов. Прекраснодушный оптимизм уступает место мрачному пессимизму.
В письме от 22 декабря 1574 года девяностопятилетний Тициан перечисляет картины, отосланные испанскому королю, за которые ему ничего не было заплачено. В том письме-перечне, напрягая память, он называет обнаженную красавицу с сатиром то Венерой, то Дианой, то Антиопой. Речь идет об известном мифе, повествующем о том, как Антиопа, дочь речного бога Асопа (Одиссея, песнь XI, 260–265), понесла от Зевса, который предстал пред нею в образе сатира. Спасаясь бегством от гнева отца, Антиопа счастливо разрешилась двойней. Один из ее сыновей Амфион увлекся музыкой, ведя жизнь созерцательную. А вот другой, Зет, унаследовал от отца Зевса активность и занимался в основном охотой. Зевс становится Юпитером в переложении того же мифа у Овидия или в «Диалогах любви» Леона Эбрео — этим двум авторам и следовал в основном Тициан.
Помимо спящей Антиопы и соблазняющего ее похотливого сатира рядом мирно восседают нимфа с цветком розы в руке и сатир, устремивший взгляд кверху, где Купидон нацелился поразить стрелой спящую Антиопу, а вдали под сенью деревьев видна пара влюбленных. Неожиданно тишину идиллической картины нарушает зов охотничьего рога. Послушный этому зову охотник мчится вперед, и псы его уже затравили оленя. Композиция картины построена на контрасте между жизнью созерцательной и жизнью активной. Тициана здесь менее всего интересует миф о соблазненной Антиопе, который мог его когда-то увлечь. Теперь ему важно показать эту контрастность сменяющих друг друга различных состояний человеческого бытия.
На смену эпохе Сатурна, которая была для обитателей земли золотым веком идеальной гармонии, приходит эпоха Юпитера, побуждающая людей к активным и порой жестоким действиям. Но между жизнью созерцательной и активной имеется еще одно состояние, которое символизирует пара Антиопа-сатир, то есть жизнь чувственная, которую олицетворяет одна из трех богинь, представших во время суда перед Парисом. Главный смысл этой удивительной картины в раскрытии глубокого сущностного различия между природой Сатурна и Юпитера. Эта философская мысль получит развитие в других мифологических картинах, созданных для испанского короля.
В упомянутом выше перечне значилась также «Даная» (Мадрид, Прадо). Тициан не раз уже обращался к этой теме, внося небольшие изменения. Например, в отличие от мадридской картины, в петербургском варианте убран спящий песик, но присутствует та же алчная старуха — служанка или надзирательница со связкой ключей от мрачной темницы, в которую заточена отцом юная Даная. Старуха должна охранять пленницу от посторонних глаз и держать дверь на замке, но хитрый Зевс проникает в темницу в виде золотого дождя, минуя все преграды. Старине Зевсу известна сила презренного металла, способного с наступлением новых времен совратить любого смертного. Власть золота неизмеримо возросла, когда человек начал дерзко проявлять свою самостоятельность и даже осмеливался считать себя независимым от воли богов. Тициан здесь встает на защиту Данаи, чья чистота остается незапятнанной. А вот на старуху, жадно собирающую в передник золотой дождь монет, ложится вся тяжесть нравственного падения. Художник не жалеет красок для раскрытия низменности и продажности ее души.
Как говорится, нет худа без добра, и после чудодейственной встречи Зевса с Данаей на свет появился Персей, спаситель людей от страшных напастей, посылаемых Медузой, который стал героем картины Тициана «Персей и Андромеда» (Лондон, собрание Уоллеса). Художник не видел такого героя в современной жизни, а потому вынужден был обратиться к одному из эпизодов «Метаморфоз» Овидия (IV, 663–752), в котором повествуется о том, как Персей спасает дочь эфиопского царя Андромеду, обреченную по воле богов на неминуемую гибель.
Уже отмечалось, что Тициан при написании этой картины исходил из работы Тинторетто «Чудо с рабом», не оставившей его равнодушным. В отличие от Тинторетто, у которого действие развертывается на одной из площадей Александрии в ясный солнечный день, колорит у Тициана зловеще сумеречный. Ярким пятном выделяется слева только фигура обнаженной восточной красавицы Андромеды, прикованной цепями к скале. На дальнем противоположном берегу едва различимы столпившиеся родственники несчастной девушки, которой уготована участь стать жертвой морского чудовища. В вечернем небе из-за туч неожиданно появляется летящий, подобно огненному вихрю, Персей с кривым ятаганом в руке и щитом. А под ним из морских глубин выплыл на поверхность чудовищный дракон с клыкастой пастью. Еще мгновение, и Персей камнем устремится вниз, чтобы, изловчившись, отрубить мерзкую голову, и Андромеда будет спасена.
Среди мифологических poesie, предназначенных для Филиппа II, это единственная работа, в которой можно уловить ноты героического пафоса. Правда, автор, как бы усомнившись, приглушил колорит и придал полотну скорее трагическое, нежели патетическое звучание, ибо таковое более созвучно его тогдашнему мировосприятию.
Занятый после женитьбы украшением своих дворцов, Филипп II через венецианского посла поторапливал художника с отправкой столь вожделенных им poesie. Тициан успел закончить новую картину «Венера и Адонис», придав возлюбленному богини черты своего коронованного заказчика. В письме Филиппу летом 1554 года он писал: «Надеюсь, что картина „Венера и Адонис“ доставит такую же усладу Вашим очам, что и прежние работы Тициана, Вашего раба. Поскольку в „Данае“, которую я уже отправил Вашему Величеству, фигура изображена спереди, то я решил показать в этой другой poesie фигуру со спины, дабы кабинет, в котором они обе будут выставлены, стал выглядеть куда более привлекательно».
