Елизавета начинала бояться будущего. Она говорила о том, что стоит «на краю могилы». Она высказалась неподдельно искренне; впрочем, осознав, что именно она только что сказала иностранному послу, она быстро одумалась и добавила: «Надеюсь, что я не умру так скоро, господин посол, и я не так стара, какой меня считают».[1185]
После многих неудачных попыток покушения на Елизавету и поражения испанской Армады при дворе возникло модное течение. Представители знати считали своим долгом носить какой-нибудь знак верности и любви к королеве, а она взамен дарила им миниатюры со своим изображением в знак своей любви. Однако, с ростом спроса, росла и необходимость следить за качеством воспроизводимых образов, дабы на них не проступали истинные черты Елизаветы. На портретах необходимо было изображать не истинное лицо королевы, но лицо гораздо более молодой женщины. Елизаветинские министры следили за созданием и распространением королевского образа с ранних лет ее правления. В 1563 г. Уильям Сесил составил черновик воззвания, в котором упоминались серьезные и неприятные «ошибки и искажения» в популярных портретах, имевших хождение в народе: «Ввиду того что все слои подданных ее величества, как благородного происхождения, так и простолюдины, желают приобрести портрет и изображение благороднейшей и любимейшей особы ее королевского величества, всевозможные художники уже изобразили или ежедневно пытаются наскоро изобразить портретное сходство с ее величеством в живописи, гравюре и рисунке, однако до настоящего времени ни одному из них не удалось отразить природного сходства с особой ее величества, которое льстило бы оригиналу; напротив, большинство из них допускают досадные ошибки, чем верноподданные ее величества недовольны».
Сесил выдвинул предложение: до тех пор пока не найдут подходящего живописца, которому королева согласится позировать, запрещается «рисовать красками, карандашом, делать гравюры или изображать портрет и фигуру ее величества».[1186] Хотя воззвание 1563 г. сохранилось лишь в черновике, оно доказывает, что «природное сходство» стало главнейшей целью портретной живописи с первых лет правления Елизаветы.
Теперь, более тридцати лет спустя после ее восшествия на престол, правительство снова озаботилось изображением королевы; прокламация, изданная в 1596 г., была составлена в недвусмысленных выражениях. Все «неподобающие и неточные» портреты королевы подлежали уничтожению.[1187] Художники, неспособные запечатлеть «природное сходство», назывались не просто заблуждающимися, как подразумевалось из прокламации 1563 г. Их деятельность приравнивалась к оскорблению величества. Теперь такие портреты оскорбляли уже не «верноподданных ее величества», а саму королеву.
Изменилось и назначение королевского портрета, а вместе с ним и определение того, что считалось приемлемым и допустимым. От художников больше не требовалось «достичь природного сходства». Изображая «особу ее величества», они были обязаны всецело передавать «прекрасную и благородную величавость, дарованную ей Богом». Все портреты проверялись главным художником, Джорджем Гауэром, который должен был удостовериться в том, что они соответствуют официально одобренному шаблону.[1188]
На многочисленных портретах воспроизводили лицо, впервые изображенное Николасом Хиллиардом. Формализованная, лишенная признаков возраста маска смотрит на нас с произведений различных художников. Всякий раз, как создавался новый портрет Елизаветы, живописцы изображали различные платья, прически и украшения, но лицо всегда оставалось неизменным.[1189] Едва ли Елизавета соглашалась позировать; шаблон, созданный Хиллиардом, стал официально одобренным публичным изображением королевского лица в последние годы ее правления. Лицо Елизаветы кажется сияющим, лунообразным, являя собой резкий контраст с отзывами современников о ее длинном, худом, морщинистом лице в последнее десятилетие ее жизни.
В частности, портрет, получивший название «Радуга» и созданный около 1600–1603 гг., который приписывают Маркусу Гирертсу-младшему, соответствует шаблону, созданному Хиллиардом. На нем изображена невероятно ослепительная и моложавая королева. На ней золотистая мантия, расшитая изображениями глаз и ушей и отороченная жемчугом. На радуге выписан девиз Non Sine Sole Iris – «Нет радуги без солнца». Темный фон, на котором изображена королева, низкий вырез платья, гладкая, здоровая кожа и распущенные волосы подчеркивают ее здоровье и молодость.[1190] Портрет в высшей степени богат символикой. Рубиновое сердце в пасти змеи, вышитой на левом рукаве Елизаветы, обозначает мудрый совет, который также представлен посредством глаз, ушей и губ, которыми расшита золотистая мантия. Из королевских описей известно, что у Елизаветы в самом деле имелась такая мантия, которая изображена на портрете «Радуга».[1191] Хотя лицо королевы представляет собой лишенную возраста маску, ее одежду, скорее всего, рисовали с натуры. Можно предположить, что мантию шили фрейлины Елизаветы.
В 1598 г. перед Тайным советом предстал Эдвард Сквайрс, женатый житель Гринвича среднего возраста, называвший себя «писцом». Его обвиняли в заговоре с целью убийства королевы. Убить ее он собирался, натерев ядом луку седла Елизаветы. Кроме королевы, он планировал убить Роберта Деверо, графа Эссекса, натерев ядом ручки его кресла.
Эдвард Сквайрс служил в королевской конюшне в Гринвичском дворце, но, «считая себя выше, не любил такое положение». Желая возвыситься, он в августе 1595 г. принял участие в походе Фрэнсиса Дрейка в Вест-Индию. Однако корабль «Фрэнсис», на борту которого он находился, возле Гваделупы отделился от остального флота. Сквайрса вместе с его спутником Ричардом Роллсом взяли в плен и увезли в Севилью. Пока он сидел в тюрьме, его навещали ведущие английские иезуиты, в том числе отец Ричард Уолпол, с которым, как утверждалось позже, Сквайрс и сговорился убить Елизавету и Эссекса.[1192] Сквайрс собирался воспользоваться своими связями на конюшне, чтобы проникнуть туда, а затем натереть ядом луку королевского седла. Когда она сядет на лошадь и поедет на прогулку, она будет часто хвататься за луку, яд проникнет ей под кожу и через кровь попадет «к лицу, рту и носу», после чего она получит смертельную дозу.
Сквайрс вернулся в Англию в июне 1597 г.; в конце того же месяца, как утверждалось, он проник в конюшню, когда там седлали лошадь для королевы, проделал дыры в пузыре с ядом, которым снабдил его отец Уолпол, и натер им бархатное седло королевы.[1193] Королева поехала на верховую прогулку и благополучно вернулась, яд на нее не подействовал. Согласно официальному отчету, жизнь королевы спасли «Божья воля и Божий промысел», особенно же потому, что в жаркий июльский день ее «поры и вены» были открыты для любых смертельно опасных составов.
