Он поднялся и, удерживая равновесие, пошатываясь и на что-то натыкаясь, двинулся к дверям.
Гриша Чувашкин догнал его в сенях и, полуобняв, вывел на крыльцо.
– Пойду… Постою у ворот, подышу воздухом, – сказал Березкин и нетвердой походкой двинулся к смутно видневшейся в темноте ограде.
Он оперся на изгородь, склонил на руки голову. Вокруг все вращалось, словно он крутил «бочки» на своей «аэрокобре».
Совсем рядом, чуть ли не задевая его хвостами и тихо повизгивая, возились, играя, две собаки. Во рту от самогонки было противно.
Из хаты доносились звуки баяна, шарканье ног, веселые голоса и смех.
Немного погодя к воротам вышел Костя Сухов, обеспокоенный внезапным исчезновением друга. Присветив фонариком и увидев Березкина, стоявшего у ограды, он подошел к нему и обнял его за плечи:
– Куда ты пропал? Пойдем танцевать…
– Сейчас, вот проветрюсь немного.
Помолчав, Костя вдруг заговорил:
– А какой все-таки молодчага наш командир! Настоящий сокол, и не только в бою! Заметил: как все смотрят на него восторженно и влюбленно, даже селяне, которые знают его без году неделю!
– Так уж и все?
На Березкина напал похмельный дух противоречия.
– Ей-богу все! О жене я уж не говорю, но даже местные, которые раньше его не видели… Молодец, – воскликнул Костя восхищенно, – ничего не скажешь. Вон сколько водки выпил, и как стеклышко! А я вот еле держусь. Вот так, Слава, запомни: женщинам нравятся сильные и решительные. Вон какая красавица у него жена…
– А я не ставлю себе целью кому-нибудь нравиться. Тем более женщинам. Меня это ничуть не волнует, – упрямо заявил все еще хмельной Березкин.
В хате гости под баян затянули песню.
– Вот жалко, что Саша Клубов улетел в Баку, – продолжил свой монолог Костя. – Он бы сейчас на свадьбе спел. Слава, ты помнишь как Саша Клубов вместе с Николаем Лавицким пели в клубе русские романсы, потом песни на стихи Есенина. Народ даже всплакнул.
– Помню, – оживился Березкин. – Потом они по очереди читали стихи Пушкина, Блока. Это когда артисты задержались, помню. Ветераны тогда вспоминали летчика Фадеева. Говорили, что он тоже здорово исполнял русские романсы и знал много стихов. Вот если бы они с нашим Клубовым объединились, вот это был бы дуэт!
– Ну что, пойдем в хату? – спросил Костя. Он уже начал на морозе подмерзать.
– Пойдем, – согласился Березкин, окончательно пришедший в себя, готовый присоединиться к веселившимся гостям.
Свадьба гуляла до отбоя. На следующий день молодые расписались в сельсовете Черниговки и получили свидетельство о браке.
В полку началась напряженная учеба – занятия в классе, полеты над заснеженной степью. Методика учебы была выработана на Каспии, отточена и усовершенствована на Кубани.
Учились все, в том числе и сам Покрышкин. Для себя он придумал особое упражнение: стрельба по наземной цели из перевернутого положения. Пролетая на бреющем над полем, он делал горку и, перевернув машину, прицельно стрелял по кучкам соломы. Правда, долго тренироваться не пришлось.
Едва он приземлился, как его срочно вызвали к комдиву в штаб дивизии. Доложив о прибытии, он застыл в ожидании, прикидывая, какое поручение ему может дать полковник.
– Ты чего это фокусы устраиваешь? – вдруг строго спросил Дзусов, подняв голову от бумаг.
– Это не фокусы, товарищ полковник, это новый тактический прием, и я его освою!
– Я и не сомневаюсь, что освоишь. А ты подумал, что на тебя смотрят молодые? Они же, подражая тебе, обязательно попробуют этот прием и побьются. У них ведь нет твоего уменья.
– Виноват, товарищ полковник, этого не учел, – признался Александр, испытывая чувство неловкости за свою неосторожность. – Больше этого не будет.
– Если понял, то свободен! – и Дзусов опять занялся служебными докуметами.
Но не прошло и нескольких часов, как полковник вновь вызвал Покрышкина. «Неужели опять по поводу этих полетов», – с тревогой подумал Александр, подымаясь на крыльцо штабного домика. Но увидев приветливое лицо комдива, успокоился:
– Все, Александр Иванович, ты отвоевался, – объявил Дзусов. – Только что позвонили из Москвы. Тебя отзывают на повышение. Бери расчет, личное дело, выписывай проездные документы и отправляйся в штаб ВВС. Поздравляю!
Дзусов говорил еще что-то, но Саша стоял в растерянности и ничего не слышал. Так он и покинул штабной домик. В сознании не укладывалось – бросить полк, уйти с фронта…
Вечерело. Низкие мокрые облака, казалось, заполонили небо. Оттепель местами оголила землю от снега. В воздухе стояла белесая испарина, похожая на туман.
«О полетах нечего и думать: ни высоты, ни видимости», – думал Покрышкин. Он стоял в тамбуре у окна пассажирского вагона. Мария спала на полке, заботливо укрытая его шинелью. Они направлялись в Москву.
Только вчера полк отпраздновал 26-ю годовщину Красной Армии и Флота. С самого утра летчики начали готовиться к торжественному ужину, наглаживали обмундирование, пришивали к гимнастеркам чистые подворотнички, брились, другие, гремя костяшками, играли в домино, третьи, раздобыв где-то книги, уединились, погрузившись в чтение. В полку имелось с десяток книг, и все они были зачитаны до дыр.
А Покрышкин, в отличие от ребят, готовился к отъезду. Оформил на себя и жену проездные документы, помог Марии собрать чемодан. Вечером, на торжественном ужине, обмыли присвоение ему очередного воинского звания подполковник, а заодно и его проводы. Правда, почему-то никто из ребят, впрочем, и он сам, не верили, что он уйдет из полка. Было вот такое предчувствие.
26-ю годовщину в стране отмечали широко и торжественно. Армия это заслужила. Тысячи воинов были награждены орденами и медалями, на вечерах и собраниях вспоминали героев, павших в боях за честь и славу Родины.
Советские войска успешно наступали на правом берегу Днепра, гнали немцев от блокадного Ленинграда, начинали освобождение Белоруссии. Во многих столицах зарубежных стран в честь годовщины Красной Армии прошли массовые митинги, а в Алжире – парад французских, американских и английских войск.
Как-то незаметно за Донецком потянулись заснеженные поля, на окнах вагонов мороз начал рисовать узоры. Мелькали за окном города, городки и станции, все в страшных руинах. Вокзалы стояли разбитыми, и часто станцию можно было узнать лишь по надписи на уцелевших руинах.
До Москвы добрались без приключений. На Киевском вокзале Александр договорился с каким-то шофером, и тот подвез их на трофейной немецкой автомашине до гостиницы Центрального дома Красной Армии.
Номеров, конечно, не было, но для дважды Героя дали из резерва. Впервые в жизни они остановились в «люксе». Мария, осмотрев комнаты и ванну, тут же заявила, что вечером она будет наслаждаться.
