Тонкое шерстяное одеяло, прикрывавшее его голый торс, заставило подняться дыбом все волосы на его теле. Шерсть одеяла вызывала зуд, но Аллен не осмеливался даже пошевелить рукой, чтобы почесаться.
Самым трудным было открыть глаза, чтобы изучить окружающую обстановку. Сложность состояла в том, что Аллену пришлось бы с силой разжать веки.
В это «спутанное время» он ни с кем не мог общаться. У него не было ни малейшего представления ни о месте, где он находится, ни о событиях, которые привели его сюда.
Любопытство могло его погубить.
Спустя какое-то время Аллен зевнул, потянулся, а затем растер лицо руками, чтобы привести себя в чувство. Он осмотрел свое новое жилище. Светло-розовые стены были вычищены до блеска, но от этого не выглядели менее грязными. Кровать с дырявым матрасом. Сортир с кучей тараканов. Ржавый металлический стол без ручек на ящиках. Приделанная к стене исчерканная жестяная пластина, служившая зеркалом.
Аллен почувствовал, что его тело горит изнутри.
Если бы у него была ударная установка, он смог бы избавиться от своей тревоги…
Он побарабанил пальцами по металлическому столику около кровати.
Приглушенный звук удара стали о сталь прервал тишину. Услышав бряцанье ключей и железный стук, он почувствовал дрожь в позвоночнике — пришел надзиратель.
Он находился не в больничной палате, а в гребаной тюремной камере!
У него перехватило дыхание. По холодной и влажной от страха коже пробежала дрожь. Вытерев слезы ужаса, заполнившие его глаза, он грозно взглянул на открывающуюся дверь, чтобы узнать, кто пересечет порог.
Надзиратель выкрикнул с ухмылкой:
— Вставай! Пора жрать!
Аллен встал на дрожащие ноги.
Бросив взгляд на жестяное зеркало, он едва не рассмеялся, увидев отражение своего лица на исцарапанной поверхности. Дрожь прошла.
Он испытывал это чувство десятки раз — так почему же страх снова овладел им?
Осознав, насколько нелепо он выглядел со слезами на щеках, Аллен немного приободрился. Так же и его родной отец, Джонни Моррисон, будучи стенд-ап комиком, молол всякий смешной вздор в разгар серьезной семейной драмы. Перед самоубийством Джонни написал в записке: Последняя шутка. Маленький мальчик говорит: «Мам, а кто такие оборотни?» А мать отвечает: «Замолчи и причеши свое лицо». Грохот барабана и аплодисменты!
— А ну, встали в очередь за жратвой, куча дебилов!
— Пошел ты на хуй, Огги! — ответил один из заключенных.
Как только шаркающие шаги остальных заключенных за дверью затихли, Аллен вышел в коридор. Поток пациентов из всех коридоров проходил в зал, который находился на пересечении, потом направлялся через решетку. Аллен присоединился к концу толпы.
Вспомнив о Челмере, отчиме Билли, который приказывал ему: «Закрой глаза!», Аллен уставился в пол. Он знал, что может вести себя нормально. Никто ведь не делал ему замечаний, а значит, он вел себя вполне адекватно. Нужно лишь ни на кого не смотреть, и все будет в порядке.
Никто из заключенных не разговаривал с ним, и ни на что не провоцировал. Ни с кем не нужно знакомиться — ничего не придется вспоминать.
— За стол! — закричал лысый надзиратель.
— Иду, мистер Флик, — ответил один пациент.
Несколько умственно отсталых шли гуськом, потом встали друг за другом спиной к стене.
— Корпус А! Разойтись!
Пока все шло хорошо.
Аллен продолжал смотреть на свои ноги, пока ряды заключенных продвигались по холлу, подобно гигантской сороконожке. Лестничный пролет привел их к входу в туннель длиной метров в триста. Спустившись в туда, Аллен смог оглядеться лишь один раз.
Из-за канализационных труб, загромождавших коридор, ряды заключенных были вынуждены перемешаться. Резкие свистки пара и металлический грохот машин разрывали барабанные перепонки.
Аллен почувствовал, что этот туннель опасен. Если бы один из водостоков над его головой лопнул от давления, то все находящиеся в туннеле умерли бы, сварившись заживо. Граффити на стенах стали бы их единственной эпитафией. Стуком костяшками пальцев по бедрам и мелкими шажками он сымитировал ритм похоронного марша.
Когда заключенные заходили в столовую, множество вопросов скопилось в голове Аллена. «В каком корпусе он находится? Зачем? Знают ли они, кто он?» Эта шутка о Сивилле, кажется, говорила о том, что знают.
Ему нужно цепляться за реальность, не позволять страху прогнать его с пятна. Необходимо вступить в контакт с Рейдженом, Артуром и другими, чтобы понять, что происходит, и чего они ждут от него. Так как моменты потери реальности обычно предвещали внутреннюю революцию, он чувствовал, что внутри него назревает война.
Понимая, что желудок может не справиться с горохом, холодной картошкой и клейкими спагетти — всеми блюдами местной кухни — Аллен съел лишь кусочек хлеба с маслом и выпил напиток из растворимого порошка.
Возвращаясь в корпус, он вдруг осознал, что не может найти свою камеру. Зачем он так сглупил? Почему не записал номер камеры, выходя из нее? Господи! Может, обратиться к надзирателю и объяснить ситуацию? Но не станет ли он посмешищем в глазах других заключенных, или не будет выглядеть умственно отсталым, что, несомненно, спровоцирует невыносимые оскорбления?
Аллен шел в коридор, еле волоча ноги и роясь в карманах, чтобы найти хоть что-то, что помогло бы ему вспомнить номер камеры. Ничего, кроме начатой пачки сигарет.
Он прошел в помещение и стал рассматривать плохо освещенную комнату, где рядами стояли деревянные стулья и лавки. Шипящие водопроводные трубы извивались на потолке. Как и везде, стены были светло-розового цвета с окнами в полтора метра высотой и метр шириной, укрепленными стальными прутьями и грязными металлическими решетками. Пол покрывала серо-белая плитка с грязными пятнами и грязными стыками. В углу маленькая огражденная решеткой клетка отделяла надзирателей от пациентов. Надежное убежище в случае нападения.
Аллен сел на лавку и вытер со лба выступивший пот.
Черт возьми! Как ему найти свою камеру?
— Привет! Что с тобой?
Аллен удивленно поднял голову и обнаружил перед собой худого бородатого мужчину, изучавшего его своими черными глазами.
Аллен не ответил.
— Эй… а не тот ли ты парень с кучей личностей, о котором трубили по телеку и во всех газетах?
Аллен кивнул головой, пытаясь продумать ответ.
— Я в камере 46, твой сосед, — продолжил мужчина.
Аллен запомнил числа 45 и 47, а мужчина тем временем сел рядом на скамейку.
— Я видел твои рисунки в журналах и даже по телевизору, — сказал заключенный. — Твои пейзажи и натюрморты действительно хороши. Я тоже немного рисую, но не так хорошо, как ты. Может быть, ты сможешь показать мне пару приемов, когда у тебя будет время, конечно же.
