Майка бросало из стороны в сторону — иногда он вдруг становился важным и искусственно-деловитым, настолько, что даже Гребенщиков на его фоне казался совершенным бездельником, иногда же он все пускал на самотек. «Сидя на Белой Полосе», песня, написанная уже в восьмидесятых, лучше всего отражает любимое состояние Майка — состояние, в котором он чувствовал себя увереннее всего и абсолютно на своем месте. «А мне нравится здесь, посредине дороги, сидя на белой полосе».
Майк открыл свой дом для друзей, число которых множилось. Были ли они друзьями Майка — это отдельный вопрос, на который есть отдельный ответ: «Нет, не были». Девяносто девять процентов ходивших в его коммуналку были просто приятными собутыльниками. Первые лет десять Майк жестко фильтровал гостей: пускал только тех, кто говорил с ним более или менее на одном языке — то есть тех, кто в принципе владел русским языком, а таких, как выяснилось, в городе Ленинграде проживало (и проживает) не слишком много.
В доме Майка нельзя было встретить человека, путающего слова «надеть» и «одеть» — сейчас неграмотный парень даже к телевизору за справкой не обратится по этому вопросу — люди, говорящие с экрана, тоже путают эти слова и употребляют их как Бог на душу положит.
В его доме вы никогда не услышали бы слово «блин», произнесенное как замена слову «блядь». Майк не имел вкуса в одежде, но вкус к слову и чутье на пошлость в разговоре у него были замечательные.
Майк откровенно, всей душой ненавидел гопников. Он единственный, кто написал и записал об этом песню — далеко не самую лучшую, даже не среднюю. Но — от души. А это всегда слышно — когда песня написана и исполняется от души. Поэтому на концертах «Гопникам» подпевали и аплодировали особенно сильно. Причем гопники, сидевшие в зале, тоже подпевали, думая, что это спето совсем не про них.
Если рассматривать коммуналку Майка как салон, то он был самым демократичным из всех вышеперечисленных — за исключением Сайгона. Люди у Майка бывали разные, объединяло их только умение правильно говорить и любовь к рок-музыке — точнее, той ее части, которую любил и в которой неплохо разбирался хозяин помещения.
Еще он любил город — старые дома, узкие улицы, любил историю, которая записана в камнях Лиговки, Песков, «Золотого треугольника», Невского, Литейного, Владимирского. Это были его места, точнее, это было его МЕСТО.
В Купчино, на Гражданке, в Веселом Поселке, в Красном Селе и Сосновой Поляне тоже ведь кипят страсти. Люди, как спето в одной советской песне, встречаются, люди влюбляются, женятся… Но когда гуляешь по этим районам, когда ходишь по их одинаковым улицам, то кажется, что здесь не происходит вообще ничего. Жизнь остановилась. Люди одеты одинаково, улицы похожи, как в фильме Рязанова про Третью Улицу Строителей, глазу не на чем остановиться.
В центре все другое. Город — он здесь. За Обводным каналом начинается пригород — пусть он и считается самым респектабельным сточки зрения цен на недвижимость и застроен добротными «сталинками». Здесь уже нет истории, здесь чистый бизнес. При всем своем внешнем пафосе «сталинки» — та же типовая застройка. Имперские казармы для имущих. Они функциональны от начала до конца. Начиная от подавляющих воображение могучих фасадов, заканчивая обволакивающими, убаюкивающими сознание толстенными стенами. В толстых стенах нет ничего плохого, напротив — это очень даже хорошо, когда стены толстые, но это не история. Это, повторяюсь, казарма. Очень чистая, очень теплая и очень светлая, но — казарма. Северные и южные районы города, застроенные сталинскими домами в одно и то же время, похожи так же, как похож Веселый Поселок на Сосновую Поляну, а Купчино — на район Богатырского проспекта.
Центр — весь разный. На одной улице не встретишь двух одинаковых домов. И нет ни одного ресторана, похожего на другой ресторан. И парикмахерские все разные. Ширина тротуаров, длина улиц, высота домов, цвет крыш, витрины магазинов, бессчетное количество памятников, мосты, шпили, церкви и институты — все разное и все очень красивое.
И люди в центре отличаются от людей окраин. Люди в центре лучше одеты. По разным причинам, но результат один — лучше. Интереснее, ярче и разнообразней. Даже во времена СССР, когда найти одежду, отличающуюся от одежды соседа, было проблематично, в центре все равно люди выглядели веселей.
Ну и конечно — все рядом. Рок-клуб, «Сайгон», все приличные театры, кино, кафе, магазины — очевидные вещи, все места встреч, все эти, в конце концов, салоны — Васин, БГ, Ливер.
В центре жизнь идет быстрее. Картинка перед глазами все время меняется, жизнь здесь не просто течет — ее здесь видно глазами, и это интересно. Это дает пищу для размышлений. И то сказать — на одних книгах далеко не уедешь.
Лучший певец городской жизни, Майк не мог жить на окраине. Что бы он тогда написал, живи он в Купчино? Там жила группа «Автоматические Удовлетворители» — отцы панк-рока в России. Хрущовки и брежневки могут спровоцировать творческого человека только на панк-рок. Группа «Кино» тоже жила на задворках Московского района, но свободное время проводила в гостях у Майка — поэтому с чистого панк-рока быстро переключилась на неоромантику — результат влияния налицо.
Группы «Аквариум», «Зоопарк», «Кино» и «Странные игры» — четыре ленинградские группы, очень сильно отличавшиеся от всех остальных групп — и не только групп города Ленинграда. В Москве на тот момент времени им тоже не было равных. Правда, в эту обойму можно поставить московский «Нюанс», но эта компания была в ту пору совершенно неизвестной — играли они, правда, исключительно хорошо и правильно.
Эта четверка отличалась от всех остальных тем, что не играла ничего похожего на «русский рок» в общепринятом понимании. Поэтому и аудитория их была в первые годы чрезвычайно мала.
Спустя некоторое время она стала расти как на дрожжах. Потом появились — и появляются по сю пору — группы, идущие в том же направлении. Отличие этих четырех групп от коллег той поры и подавляющего большинства современных групп состоит в том, что все они ориентировались только и исключительно на то, что у нас называется «западным роком», причем все четыре работали в разных направлениях, разных стилях этого самого «западного рока».
Ребята, взявшие за основу блатную дворовую песню и смешавшие ее с самыми раскрученными образцами советского эстрадного шлягера, принялись неумело взбалтывать эту смесь с помощью плохих электрических гитар и очень плохих барабанов, называя это «русским роком». Хотя в годы начала времен этого понятия — «русский рок» — не было вообще. Термин пришел в тот момент, когда стало ясно, что музыка, получившаяся при смешении «Вдоль по тундре» и «Увезу тебя я в тундру», не похожа ни на Beatles, ни на Led Zeppelin, и надо было как-то выкручиваться из неловкой ситуации. Вроде все, практически, заявляли себя равными своим кумирам из Америки и Англии, но — что-то не то. Или — «что-то не так»… «В игре наверняка что-то не так», — как спел ненавидимый рокерами всех мастей БГ.
