Но здесь же зато и укрепились некоторые предрассудки Монтескье. Так, проникшись уважением к английской аристократии, шедшей рука об руку с народом, Монтескье перенес это уважение на привилегированные классы вообще, и, не сумев понять, что развращенное французское дворянство неспособно ни к какой серьезной политической роли, тем не менее, сделался защитником его привилегий, полагая, что и во Франции оно может иметь значение силы, сдерживающей произвол.
Монтескье в дружеской беседе следующим образом охарактеризовал посещенные им страны: «Германия создана, чтобы по ней путешествовать, Италия – чтобы временно проживать в ней, Англия – чтобы там мыслить, Франция – чтобы жить в ней».
Глава IV. Частная жизнь и «Размышления о причинах величия и падения римлян»
Жизнь в замке Ла-Бред. – Частные дела. – Аристократизм Монтескье. – Монтескье – хозяин и администратор своих имений. – «Размышления о причинах величия и падения римлян» и подготовительные к ним работы.
Со времени возвращения из путешествий Монтескье постоянно жил по полгода в Париже и в своем замке. В деревню Монтескье уезжал, чтобы в тиши работать над своими произведениями; в Париже он подготавливал и обдумывал их. Здесь, в живой беседе по интересующим его вопросам, он старался яснее определить свою мысль, выслушать возражения и взвесить их. Поэтому он искал подходящего общества и бывал всюду. Особенно, конечно, полезным было для него посещение разнообразных салонов, которые действительно собирали массу блестящих и умных людей и где в живой и легкой беседе обсуждались самые сложные философские вопросы. До известной степени под влиянием этих салонов выработалась вся литература XVIII века – легкая, изящная и вместе с тем глубоко затрагивающая сложнейшие проблемы, пересыпанная блестящими и остроумными афоризмами, не останавливающаяся перед парадоксами. Монтескье особенно деятельно искал этих контактов еще и потому, что никто из близких ему людей не мог быть ему интересным собеседником именно по предметам, занимавшим его более всего. Жена Монтескье не обладала блестящим умом. Это была, как мы знаем, женщина посредственная, и Монтескье никогда не был с нею особенно близок. Правда, он очень любил свою младшую дочь, – она была красивая, бойкая и даровитая женщина, и даже помогала отцу в его работах тем, что читала ему вслух; но и она ни в коей мере не могла заменить ему обширных знакомств салонов. Что касается сына Монтескье, которого он считал человеком выдающимся, то в действительности это был хотя и весьма почтенный, но самый посредственный человек. То же надо сказать о младшем брате Монтескье, низорском аббате. Единственное исключение из всех окружавших Монтескье лиц составлял его секретарь, молодой врач, впоследствии известный химик, Дорсе. Он был воспитателем внука Монтескье и вместе с тем его помощником в литературных трудах: Монтескье ему доверял классификацию материалов для своих работ. Это был умный и образованный человек, благодаря связям Монтескье получивший возможность завязать контакты со всем ученым миром и сделавшийся со временем академиком и сенатором во времена Первой империи.
Из известных салонов Монтескье посещал в это время чаще всего салоны мадам Тансен, Жоффрен, Рошфор и Эгильон.
Прежде всего по прибытии во Францию Монтескье принялся за устройство своего хозяйства и вообще частных дел. Впрочем, и в свое отсутствие он следил за всем, что делалось в имениях, причем часто в письмах давал подробнейшие инструкции и хозяйственные распоряжения, входя во все мелочи, до указания места посадки того или иного дерева включительно. Прежде всего он озаботился помещением в колледж старшего сына, которому в то время минуло уже пятнадцать лет.
Затем он переделал парк в своем замке на английский манер, и это очень занимало его. Он писал своим друзьям по окончании этих преобразований, длившихся несколько лет: «Для меня будет праздником поводить вас по моему имению Ла-Бред, где вы найдете замок, прекрасно украшенный по идее, заимствованной мною в Англии». Действительно, замок Ла-Бред представлял собою чудный уголок. Сам замок, построенный в XIII веке, возвышался в виде башни с зубцами наверху, очень массивной, с почерневшими от времени каменными стенами. Его окружали широкие рвы, наполненные проточной водой, которая затем в виде каскадов и ручейков разливалась по парку, лугам и полям. С юга и с запада примыкали к замку старинные рощи с вековыми деревьями, а на север и на восток расстилались луга. Там и сям виднелись кривые и асимметричные аллеи. Вдали тянулся столетний сосновый бор. Монтескье вообще любил свое имение и был к нему привязан по воспоминаниям детства. В этих поместьях он провел полжизни, в них было главное его богатство, источник того почетного положения, которым пользовался он и которое надеялся передать своему сыну.
В то время во Франции права дворян-землевладельцев были довольно обширны, хотя и утратили всякое политическое значение. Побывав в Англии, Монтескье стал особенно ценить свое аристократическое происхождение и несколько преувеличивать значение аристократии вообще в государственной жизни. Во Франции дворянство теряло всякое значение, а Монтескье мечтал еще о славном и почетном для него будущем, как будто закрывая глаза на действительность. Французское дворянство утратило всякую связь с провинцией, поглощенное двором, а Монтескье, считая привилегированные классы полезными в государственной жизни именно постольку, поскольку они пользуются влиянием на месте, не видел или не хотел видеть этого. Он решил составить генеалогию своего рода. Поступок странный со стороны автора «Персидских писем», который писал в CXIX письме: «Из духа тщеславия европейцы установили несправедливое право старшинства, которое уничтожает равенство граждан», а в письме СХХХII еще резче: «Тут же был плохо одетый господин, который говорил, поднимая глаза к небу: да благословит Бог проекты наших министров. Дай Бог, чтобы акции поднялись до двух тысяч и все парижские лакеи стали богаче своих господ! Я осведомился ради любопытства, кто это. Мне сказали, что это очень бедный человек, да и ремесло у него самое незавидное: он промышляет генеалогией и надеется, что ремесло это будет приносить ему доход, если состояния будут также увеличиваться и свежеиспеченные богачи будут обращаться к нему, чтобы переправить свои фамилии, пообчистить предков и украсить дверцы карет».
Но Монтескье сам понимал всю непоследовательность своего поступка и написал в своих заметках: «Я велел сделать довольно большую глупость: составить мою генеалогию!» Кроме того, Монтескье хлопотал о возведении его в достоинство маркиза, которое считалось выше баронского. Ему обещали. Удалось ли ему добиться в этом случае своего желания, точно неизвестно, но, по-видимому, удалось, так как синдик г. Бордо в официальной бумаге, сохранившейся в архивах, называет его маркизом. Тут же кстати будет сказать, что в своем завещании Монтескье доказал, что для него эта возня со своими предками и титулами не была пустой забавой. Он, во-первых, установил в своих имениях майорат, во-вторых, на случай смерти его сына бездетным, распорядился о переходе его имений и титулов безраздельно к потомству старшей дочери, и так далее. То же самое показывают и его заботы о том, чтобы посредством браков своих детей увеличить свои аристократические связи. Так, сына своего женил он на Мари де ла Тур де Мон баронессе де Сузан, а дочерей выдал замуж за родовитых дворян, из которых второй его зять Сегонда был его родственник. Но, относясь так серьезно к своему происхождению, Монтескье довольно умеренно пользовался своими феодальными правами. Правда, он писал, например, по поводу браконьеров, что это «двуногие животные, для уменьшения количества которых следовало бы поставить капканы», но, тем не менее, при случае сам покупал по хорошей цене дичь, убитую на его землях. К своим крестьянам и арендаторам он относился мягко, запросто разговаривал с ними об их делах, при случае помогал словом и делом, входил в их взаимные отношения, разбирал споры, если к нему обращались, и взимал весьма умеренный оброк и арендную плату.
