Монтескье был очень искусным хозяином и администратором своих имений. Он довел свои доходы до шестидесяти тысяч франков в год, что составляет весьма круглую цифру для того времени. И он мог смело сказать о себе: «Я не переставал, кажется, увеличивать свое состояние; я произвел громадные улучшения на моих землях». Действительно, самим Монтескье или его арендаторами по его указаниям произведены обширные ирригационные работы; введен посев клевера, совершенно неизвестного в то время в Гиени, расчищены ланды; построено много новых хуторов, разбиты новые виноградники по бесплодным до той поры землям и так далее. Особенно много труда стоила ему последняя затея, так как тут, кроме природы, пришлось бороться еще и с администрацией, потому что существовало старое запрещение разводить новые виноградники в Гиени. Монтескье добился-таки своего, и ему разрешено было засадить виноградом огромную площадь диких земель.
Он был опытным коммерсантом и прекрасно сбывал свои продукты, особенно вино, для чего пытался завести контакты с Англией непосредственно и чутко следил за состоянием рынка. Ему приходилось для защиты своих прав вести много процессов, большинство которых он всегда, впрочем, кончал мирными сделками.
Он вел процесс с городом Бордо о земле, так как граница его и городских владений не была точно известна, и отсуживал изрядный кусок спорной земли. Случалось Монтескье вести процессы и для других. Особенно курьезно, что он однажды выступил в защиту прав монастыря, в котором его младший брат был аббатом, защищал интересы монахов, осмеянных им в «Персидских письмах». В личной жизни Монтескье был в высшей степени экономен, носил всегда самое простое платье, не терпел роскоши и излишества и был даже несколько скуп, что не мешало ему при случае раскошеливаться, если он это считал полезным или необходимым. Так, на путешествия он не пожалел истратить много денег, а когда в 1747 году в Гиени был голод, Монтескье из своих средств прокормил все находившиеся на его землях деревни, что обошлось ему не дешевле шести с половиною тысяч ливров.
В то же время литературные труды не переставали занимать его главное внимание. Он работал в это время над «Духом законов», но, готовясь к этому труду, как-то невольно напал на мысль написать историю Рима. Еще на школьной скамье он сделал на латинском языке набросок истории Рима, в юности он написал речь о Цицероне, в Бордосской академии читал «О политике римлян в области религии», а в «Клубе Антресоли» – диалог «Сулла и Эвкрат». Сюжет ему был знаком, древность интересовала его с юных лет, а после путешествия и пребывания в Риме его знакомство с римскою жизнью стало еще более обширным. Монтескье писал из Рима: «Никак невозможно оторваться от римлян… Еще и теперь в их столице оставляешь невольно новые дворцы, чтобы разыскивать развалины». Он деятельно принялся за чтение источников, причем многие выборки делал для него один бенедиктинский монах, Сен-Мор, которого Монтескье приютил у себя после того, как тот сбежал из своего монастыря. Но Монтескье прежде чем приняться за свой труд, написал две маленькие монографии из истории римлян, прочитанные им в 1731 и 1732 годах в Бордосской академии. В это время, вероятно, «Размышления о причинах величия и падения римлян», в свою очередь служившие как бы подготовительной работой к «Духу законов», были начаты. Монтескье вообще работал нескоро. Мы знаем, что он даже в более мелких вещах многое изменял, перечитывал, поправлял.
Небольшой сравнительно труд Монтескье, разделенный на двадцать три главы, заключает в себе всю историю Рима от его основания до падения. Монтескье, собственно, написал не историю Рима, а философию этой истории. Событий он почти не описывает и не останавливается на них, его занимает, главным образом, их объяснение, которое он ищет в постоянно присущих человеку психологических свойствах. В книге Монтескье видно близкое и верное знакомство с древним Римом. Правда, многие исторические факты им не проверены и передаются со слов римских историков: позднейшая критика многое тут изменила, многое отвергла как простую басню; но Монтескье на это и не обращал особого внимания: его интересовали общие черты быта римлян, уклад их жизни, их характер, выработанный этою жизнью. Вместе с тем его труд не отличается особенной объективностью и бесстрастностью. В книге постоянно попадаются намеки на современные события. Да иначе и не мог писать автор «Персидских писем». Он слишком глубоко понимал, что всякое знание и все, что совершается в мире, делается ради человека, ради человеческих целей.
В этом своем труде Монтескье ясно высказывает и доказывает существование причинной связи между историческими событиями. «Так как люди, – говорит он, – имели во все времена те же страсти, то хотя поводы для великих переворотов различны, но причины всегда одни и те же».
Монтескье, пересматривая книгу для нового издания, хотел включить в нее главу об английских политических учреждениях, но потом оставил эту мысль, и глава об английской конституции вошла со временем в «Дух законов».
По окончании этого труда Монтескье опять пожелал посоветоваться с кем-нибудь относительно достоинств книги, так как в подобных случаях его всегда одолевали разные сомнения; теперь, кроме того, он желал со временем издать свои «Размышления» в Париже и получить королевскую привилегию на издание, чего ему и удалось достигнуть. Потому-то просмотр книги был поручен иезуитскому священнику, отцу Кастелю, репетитору сына Монтескье. Это был довольно известный математик и искренне религиозный человек, которого Вольтер называл «сумасшедшим математиком», а Монтескье – «арлекином философии». Монтескье просил его исправить книгу «в религиозном отношении», на что Кастель охотно согласился.
«Величие римлян» издавалось в Голландии. Кастель получал корректурные листы в Париже и исправлял их по-своему. Дело дошло до того, что один из друзей Монтескье хотел «подавить» его свободу, опасаясь, как бы книга чересчур уж не пострадала от чрезмерного усердия иезуита. Монтескье, однако, одобрил поправки отца Кастеля и просил его, напротив, продолжать просмотр издания. Кастель написал о «Величии римлян» хвалебный отзыв, снабженный обширными извлечениями. Книга ни в голландском, ни во французском издании не произвела особого впечатления на публику. Положим, общественное внимание было поглощено вопросом о престолонаследии в Польше и все еще не смолкавшими спорами о булле Unigenitus. В салонах Парижа даже говорили, что «Персидские письма» были величием Монтескье, а «Размышления о величии римлян» – его упадком. Но в Англии книга сразу обратила на себя внимание и вскоре была переведена на английский язык. В Голландии разошлись три контрафакционных издания, в Пруссии появился немецкий перевод, а Фридрих Великий испещрял поля своего экземпляра всевозможными, иногда очень пространными, примечаниями.
