Полибий утверждал, что уникальная по своей сложности государственная система Римской республики практически идеальна, потому что сочетает в себе элементы трех типов государственного устройства, которые вывел Аристотель в своей «Политике» и считал наиболее предпочтительными: монархию, аристократию и политию. В формальном отношении все эти типы различались количеством граждан, участвующих во власти: монархией правит один, аристократией — немногие люди, политией — многие. Вообще, слова «полития» и «политика» происходят от греческого слова «полис» ив этом смысле уже указывают на ту сферу интересов, к которой причастно определенное множество людей. Но множество это не большинство, и поэтому необходимо различать понятия «политии» в широком и узком смыслах. В широком смысле «полития» — это любое общественное устройство, любой «полис» в узком смысле — только то устройство, где правит большинство. Аристотель считал, что основным критерием предпочтительного устройства государства является «общая польза», которую нельзя путать с пользой одного, немногих или большинства, но при этом источником власти могут быть и один человек, и немногие, и большинство, если они руководствуются этой общей пользой, и поэтому монархия, аристократия и полития вполне приемлемы. Если же монархия ставит интересы одного человека выше общей пользы, то она вырождается в тиранию; если аристократия ставит интересы немногих людей выше общей пользы, то она вырождается в олигархию; если же полития ставит интересы большинства выше общей пользы, то она вырождается в демократию. Общая польза — понятие качественное, польза большинства — понятие количественное. В наше время понятие «демократии» стало настолько необсуждаемым, что при описании аристотелевской классификации на место устаревшего слова «полития» подставляют саму «демократию», которая вырождается не в саму себя, а в «охлократию», то есть власть толпы.
Для образованных людей поздней Античности политическая теория Аристотеля была классической, и она сохранила такой статус до сегодняшнего дня. Одним из самых заметных проводников аристотелевской мысли в Риме был Полибий, увидевший в системе Римской республики синтез всех трех предпочтительных типов государственного устройства по Аристотелю: монархическое начало присутствовало во власти консулов и тем более власти диктора; аристократическое начало откровенно заявляло о себе в Сенате; начало политии очевидно прослеживалось в полномочиях трибутных комиций и народного трибуна. Причем именно политии, а не демократии в аристотелевском смысле, потому что в политии большинство способно выбирать и распределять властные должности в соответствии с объективными заслугами кандидатов, служащими «общей пользе». Конечно, восхваляя порядки Римской республики, Полибий имел в виду саму схему консульско-сенатско-трибной власти, потому что в реальности многие люди на своих местах злоупотребляли своим положением и хотели бы упростить эту схему, предпочитая свои интересы «общей пользе». Но для того, чтобы оценить теоретическое значение римской системы, необходим был взгляд со стороны греческого политического философа, и этот взгляд совершил пленник римской армии Полибий.
Завершающим аккордом римской экспансии в Греции стала битва со Спартой — последним оплотом воинственного греческого духа, которая восстала против Рима, но потерпела сокрушительное поражение в битве при городе Коринфе, около деревни Левкопетры, в 146 году до н. э. — в том же году, когда римляне уничтожили Карфаген. Можно сказать, троянцы вернулись к ахейцам через тысячу лет и отомстили за свое давнее поражение, по пророчеству Анхиса, — во всяком случае, многие почитатели мифа об Энее именно так воспринимали эти события. Лишними доказательствами в пользу этой интерпретации было название греческого союза — Ахейский и тот факт, что виновница Троянской войны Елена была спартанской царицей.
В наибольшей степени греко-римский синтез отразился в религиозной мифологии обеих языческих традиций, где уже до этого происходило стремительное взаимное «узнавание». Еще в 240 году до н. э. греческий поэт из италийского Тарента Ливий Андроник перевел на латинский язык «Одиссею» Гомера, положив начало находить греческим богам и героям латинские аналоги. Так, греческая Гея становится Теллус, Эрос — Амуром, Хронос — Сатурном, Зевс — Юпитером, Гера — Юноной, Арес — Марсом, Посейдон — Нептуном, Аид — Плутоном, Деметра — Церерой, Персефона — Прозерпиной, Афродита — Венерой, Гефест — Вулканом, Аполлон — Фебом, Артемида — Дианой, Гермес — Меркурием, Дионис — Либером, Геракл — Геркулесом, Одиссей — Улиссом и т. д. Латинизация греческого Востока неизбежно сопровождалась эллинизацией римского Запада, и если римское начало воплощалось в государственных и правовых формах, то греческое начало воплощалось в тех смыслах, которые существовали по ту сторону этих форм. И так же как Александр Македонский нес всему миру греческую культуру, так и орлы римских легионов с середины II века до н. э. несли с собой идеи греческих философов, которых иные полководцы почитывали между боями. К концу I века до н. э. трудно было не заметить, что половина империи говорит на греческом языке, причем самая богатая и образованная половина.
В I веке до н. э. Римская республика, распростертая по берегам трех континентов, оказывается в ситуации затяжного кризиса, связанного в первую очередь с вопросом о власти, которая как будто бы уже не выдерживает того общественного многообразия и территориальных масштабов, которые она пытается удержать в единстве.
Одним из факторов этого кризиса стали явные конфликты между римлянами и всеми остальными жителями Италии, не имеющими прав римских граждан, но уже давно живущими под властью Рима. В результате так называемой Союзнической войны 90–88 годов до н. э. все италики становятся римскими гражданами, что делает весь Апеннинский полуостров оплотом римской цивилизации. Другим фактором кризиса стали социальные противоречия между интересами сенаторской аристократии, воплощенными в движении оптиматов, и интересами плебса, воплощенными в движении популяров. В определенном смысле эти движения служили прототипом будущих партийных противостояний «правых» и «левых» в Европе.
Еще в 105 году до н. э. консул-популяр Гай Марий радикально реформирует армию, утратившую должную мобильность: солдаты теперь могут забирать себе все захваченные в бою трофеи, а после 25-летней службы они получают земельный надел на завоеванных территориях. Эта реформа привлекла в армию множество людей, не имевших возможности повысить свой социальный статус, а римское присутствие в новых провинциях еще более укоренилось. Кроме этого, Марий четко структурировал римскую армию: каждый легион (примерно 6 тыс. человек) делился на 10 когорт, а они в свою очередь на 6 центурий и 10 центурий в первой когорте. Центурия состояла из 100 человек, как явствует из самого названия, которые жили и питались вместе в одном лагере, а также перевозили с собой все имущество и снаряжение каждого солдата, превращаясь в основную боевую единицу армии. Однако у этой эпохальной реформы были свои издержки: новые солдаты служили уже не столько республике, сколько своим полководцам, а сама армия превращалась в подобие мужской корпорации с самостоятельными политическими интересами.
