Стучат колеса, качается вагон, путешествие к морю продолжается. Наша семья занимает целое купе. Мы с Сашей едем на верхних полках и целый день не устаем смотреть в окно, на пробегающие мимо леса, поля, реки, станции и полустанки. Именно так, «пробегающие», потому что в быстро идущем поезде, кажется, что поезд стоит на месте, а движется земля, меняясь и разворачиваясь свитком перед глазами. За Москвой начинается средняя полоса, а вдали цель нашей поездки — юг. Хвойный лес сменяется лиственным лесом, постепенно переходя в просторные степи с редкими перелесками и оврагами, поля пшеницы и кукурузы разбегаются от поезда лучами и растягиваются, упираясь в горизонт. На каждой станции торговки в белых платочках и в фартуках бегут к вагонам, торопливо предлагая свой нехитрый товар. До Москвы это — вареная картошка с солеными огурцами, но чем дальше к югу, тем разнообразнее и шире предложение: вот первые зеленые пупырчатые огурчики, вот черешни, потом яблоки и помидоры, наконец, вишни и абрикосы, и все это несут ведрами! В глазах рябит от ярких красок, в вагонах пахнет спелыми фруктами. Поезд, под летним солнцем накаляется так, что наружные поручни тамбура обжигают руки. В самом вагоне жарко, как в пекле, никаких охлаждающих приспособлений, кроме плохо работающей вентиляции, нет. Все окна открыты, мы снимаем с себя все, что только можно и все равно жарко и грязно от копоти, хлопьями залетающей к нам в окно от паровоза. Мы — потные, чумазые и ужасно довольные. Днем проезжаем мимо крупных городов — Днепропетровска, Харькова, Белгорода. На вокзалах суета и круговерть народа, спешащего куда-то с чемоданами, узлами и малыми детьми. Будучи офицерской семьей, мы много ездили, но меня всегда удивляло огромное количество штатских, перемещающихся по России в разные стороны и зимой и летом. Вокзалы всегда были набиты людьми, деловито снующими в залах ожидания. Мы вечно стояли в длиннющих очередях за билетами, иногда проводя в них целые сутки, притом, что отец был полковником, и покупал билеты в военной кассе. Основная масса пассажиров стояла в очередях в обычные кассы, и неделями ночевала на вокзалах. Однако большого уныния по этому поводу не наблюдалось, как будто этот людской круговорот, очереди, и долгое ожидание неизбежны и будут всегда.
Ночью поезд спит, и потеет под влажными простынями. Просыпаемся рано утром — станция Мелитополь, черешенно-вишневый рай. Нам выходить в Ново-Алексеевке, очень скоро. Дальше мы поедем в сторону моря на пригородном поезде по узкоколейке — железнодорожному полотну с колеей в два раза уже обычной. Такую дорогу я потом увижу только в Европе, во время моего первого путешествия за границу. Мы выходим из своего вагона, нетвердо ступая после долгого пути и ощущая под ногами тугую землю, покрытую тонким белым песком с мелкими ракушками, влажную от росы. Кругом ни травинки, только кое-где редкие чахлые серо-зеленые кустики полыни и паслена. Где-то сбоку от станции за домами пирамидами высится гряда серебристых тополей. Прохладный утренний воздух розовеет и полнится незнакомыми ароматами, и моя душа замирает в ожидании чуда. Еще пару часов в пригородном поезде — и мы в Геническе. Где же море? Мы тащимся с чемоданами и баулами под уже припекающим солнцем по какой-то улице и вдруг оказывается, что мы все время идем по высокому берегу, заканчивающемуся довольно крутым спуском. На самом спуске дорога, а вдоль нее дома, сделанные из саманного кирпича и ракушечника — белые украинские хаты, крытые не соломой, а, по-современному, рубероидом и шифером. Я поднимаю глаза и… О, чудо! Вот оно море — обрамленное горизонтом, сине-зеленое и спокойное под утренним солнцем. Так и запомнилось — я стою на горке перед спуском, внизу лежат тихие спящие домики, окруженные фруктовыми садами, цветущими розами и мальвами, а передо мной море, солнце и белое горячее небо с кричащими чайками.
Скорей, скорей на квартиру, снятую родителями, бросить вещи и на пляж. Что это было за лето! Столько свободы, радости, столько удовольствий! Впоследствии мы будем ездить в Геническ шесть лет подряд, пока не вырастем, но этот первый раз я буду вспоминать с любовью и благодарностью всегда. Сейчас трудно представить, чтобы в приморском городишке был пустой пляж с чистейшим, мелким, промытым морем и прокаленным солнцем белым песком, пересыпанным маленькими острыми завитушками ракушек. А тогда, мы зарывались в этот песок, сыпали его друг на друга горстями, из мокрого песка строили целые города, собирали ракушки, и нанизывали их на длинные нитки. Ракушечные бусы украшали наши загорелые животы все лето. Посреди пустого пляжа папа вбивал в песок четыре колышка и привязывал к ним простыню, создавая навес, под которым и восседал как падишах, с наклеенным кусочком газеты на носу. Этот навес до обеда становился центром мироздания, с вращающейся вокруг него жизнью. Сюда мы несли морскую буро-зеленую, жесткую траву, выброшенную на берег волной, самые красивые ракушки: завитушки и плоские, похожие на маленькие бело-розовые блюдца, большие черные плоские ракушки-мидии с перламутровой мягкой внутренней стороной, морских коньков, мелких крабов, креветок, рыбешек — все то удивительное и новое, что можно было выловить на мелководье. Чтобы дойти до глубокого места, нужно брести по колено в воде чуть ли не полкилометра, но как это весело! Дно песчаное. Белый мелкий песок утрамбован волнами и, под стать волнам, изогнут правильными рельефами. Вода прозрачна совершенно, в ней отражается солнце, и его блики разбегаются в стороны, в них блестят перламутровые песчинки, поднятые со дна при движении. По самому дну хаотично снуют головастые мальки бычков, тенью ускользает от моей руки, в сторону кустика морской травы, прозрачная креветка, стоя плывет маленький, плоский и жесткий морской конек. Вот, кто-то больно укусил меня — это морская блоха, многоногий, жесткий плоский червяк с мощными челюстями — неприятный сосед. Но здесь морских блох меньше, чем в теплом, неподвижном рассоле Сиваша, отделенного от моря песчаной косой. Подальше от берега все больше встречается подводных песчаных островков, густо поросших невысокой темной морской травой, служащих пристанищем креветок и мелкой рыбы. Под ногами колючая смесь ракушек, травы и живности. Стараемся на нее не наступать. Воды здесь уже по пояс и, чтобы разглядеть, что там внизу, набрав в грудь как можно больше воздуха, ныряем с Сашей под воду. Вода гулко заливает уши, лезет в нос, но зато перед нами открывается неизвестный подводный мир. Все дни мы проводим в воде — с разбегу влетаем в море, и несемся, поднимая веера сверкающих брызг, добравшись до глубины, ныряем и плаваем до изнеможения. На берег выбираемся дрожащие, с синими губами и гусиной кожей, немного погреться и промыть пресной водой красные от соли глаза. А море притягивает нас к себе так, что, даже отдыхая и греясь, мы сидим на песке у самой воды, и она, набегая тихой волной, по кошачьи лижет нам ноги.
