"19 сентября. Петр Петрович изучает английский язык.
Он решил каждый день заниматься языком один час".
"Работаем не меньше пятнадцати часов в сутки, засыпаем как убитые".
"Каждый из этих двухсот дней был заполнен непрерывными научными наблюдениями. Работая по 12, 16 часов в сутки, мы не заметили, как пролетело время".
Этьен даже разволновался, прочитав эти записи.. Так вот где средство самозащиты! Заниматься, работать, чтобы не заметить, как прошло время!
Откуда было знать полярнику Ширшову, что это он убедил заключенного 2722 в необходимости заняться языком? Этьен твердо решил последовать примеру соотечественника, далекого и незнакомого Петра Петровича, который, сидя на дрейфующей льдине, изучает где-то на околице Северного полюса английский язык.
С удивительной отчетливостью Этьен вдруг вспомнил, как заполнял свою анкету много лет назад, когда его в первый раз пригласили в разведуправление. Пожалуй, он был излишне строг к себе, когда, отвечая на вопрос о знании языков, написал в анкете: "французский - свободно, немецкий - слабее, английский - слабо". А сегодня он мог бы по совести написать: "французский, немецкий, итальянский - свободно, английский почти свободно, испанский - слабо". Вот он и решил, пока память не отказала, приняться за испанский. Зачем же оставаться полузнайкой, каким он чувствовал себя в своих поездках за Пиренеи - и в Барселоне, и в Севилье? Даже если ему никогда не придется побывать в Испании, язык пригодится.
Как раз недавно Джаннине удалось продать еще кое-что из его вещей (тогда было еще что продавать), и он надеялся, что дирекция разрешит ему выписать словарь, грамматику, а также "Дон Кихот" Сервантеса и его же "Назидательные новеллы" - конечно, на испанском языке.
Директор и в самом деле дал согласие, и Этьен с острым нетерпением ждал прибытия испанской посылки с книжного склада в Болонье. Когда же в их камеру явится долгожданный собеседник Мигель Сервантес де Сааведра?
До краев загрузить каждый день делами и занятиями - так легче предохранить душу и тело от гибельного влияния тюрьмы, ее гнетущих невзгод и лишений. Бруно по этому поводу заметил: вот так же шелковичный червь окутывается коконом, чтобы выжить в неблагоприятной среде.
В середине апреля 1938 года тюремщик Примо первым сообщил, что испанские фашисты вышли у Винароса к Средиземному морю и тем самым разрезали территорию республики надвое. От него же узнали, что республиканцам не удалось занять город Авилу, их наступление окончилось неудачей. Газета приписала чудо покровительнице города Терезе де Хесус. Со дня на день можно было ждать новых поражений.
Не одну бессонную ночь принесли Кертнеру печальные новости из Испании. Но не меньше тревоги вызывали сообщения об арестах видных государственных деятелей и военачальников в Советской России.
С тяжелым чувством прочел Этьен заметку о предании суду Тухачевского и большой группы военных. Тухачевский издавна был любимцем Этьена, он не мог примириться с мыслью о том, что Тухачевский - враг народа, он не хотел верить этому сообщению. Тухачевский во время мировой империалистической войны был в плену у немцев, совершил несколько попыток побега. Кажется, только пятый побег был успешным - удалось вернуться на родину и вступить в Красную Армию. Кажется, Тухачевский томился в немецком плену два с половиной года. Неужели ему поставили в вину плен?
А вдруг кто-нибудь обвинит Этьена в том, что он оказался в плену у фашистов?
Но об этом думать не хотелось, тем более что между камерой No 2 и родиной лежали длинные-предлинные годы заточения.
В начале августа "Примо всегда прав" показал сквозь решетку газету, где сообщалось о нападении японцев на советскую границу. Японцы захватили сопки Заозерная, Безымянная за озером Хасан, продвинулись на четыре километра в глубь советской территории. А вот когда японцев разбили наголову, когда японский посол Сигемицу запросил в Москве пардону и предложил начать переговоры о мире - об этом тюремщик умолчал.
В сентябре Кертнер, а вместе с ним вся камера No 2 с тревогой узнали о мюнхенском сговоре, возмущались поведением Чемберлена и Даладье. Кертнер тогда сказал, что их трусость вызовет больше жертв и повлечет за собой большее кровопролитие, чем любая жестокость Гитлера.
- Верно сказано, что глупость играет в истории не меньшую роль, нежели ум.
Осенью 38-го года Кертнер прочитал лекцию об интернационализме в связи с тем, что Муссолини начал антисемитскую кампанию. В начале сентября появились первые антисемитские законы, вылупился журнал "Защита расы", открылся институт под таким же названием. В своей лекции Кертнер, опираясь памятью на статьи Максима Горького, написанные в царские годы, доказывал, что тот, кто проводит дискриминацию, наносит себе моральный урон. Конечно, вред, приносимый антисемитизмом или презрением к черной расе, больше всего ощущается теми, кто стал жертвой дискриминации. Но разве не становится жертвой грязных предрассудков и предубеждений тот итальянец, который считает себя выше араба, еврея или эфиопа? Даже если этот итальянец - сам дуче, который всегда прав...
Примо кривлялся за решеткой и орал: "Мадрид на коленях!" Он сообщил, что во Франции устроены лагеря для интернированных республиканцев, размахивал газетой - Англия и Франция официально признали генералиссимуса Франко, это было в конце февраля 1939 года.
Все еженедельники поместили фотографии - немцы ломают на границе шлагбаумы, рушат пограничные столбы. Кертнер и его соседи по камере были потрясены вторжением фашистов в Чехословакию.
80
Кертнер получил от профессора из Модены лекарство и попросился на прием к тюремному врачу. Ему прислали двадцать ампул, нужно пройти курс лечения.
Чувствовалось, что тюремный врач не очень-то хочет так долго возиться с узником 2722. А Этьен был раздражен тем, что его повели в лазарет, стоящий на отшибе, в наручниках.
Укол болезненный, можно подумать, что в руках у врача не шприц, а шило. Или все от плохого настроения, оттого, что Кертнер мерзнет без рубашки? А рядом торчит и, по обыкновению, молчит Рак-отшельник.
Тюремный врач, не желая признаться себе в том, что уколы он делает скверно, неумело, все больше раздражался и начал пациенту "тыкать".
В каждой тюремной камере висит таблица с правилами поведения заключенных, в ней указано, как узник должен обращаться к персоналу тюрьмы и как персонал - к узнику. В первом случае требовалась самая вежливая форма обращения - "леи", а во втором случае - более демократическая "вои". При "леи" к собеседнику обращались в третьем лице. Например, не "прошу вас, синьор дотторе", а "прошу синьора дотторе". Позже Муссолини, играя в демократию, обрушился на эту аристократическую форму обращения. Но называть узника на "ты" вообще против правил.
