– Эрих, война становится все более тяжелой для нас. Даже пропаганда не может скрыть правду. Американцы бомбят днем, англичане – ночью.
– Фюрер говорил нам о новом оружии, оно уже создано и испытывается. Возможно, оно позволит повернуть события и закончить войну. – Эрих пытался ее успокоить, но сам не верил в то, о чем говорил, и Уш это чувствовала.
– Эрих, мы не знаем, как все это кончится. Может быть, нам потратить несколько часов и, пока есть возможность, пожениться, не дожидаясь конца войны.
Хартманну очень хотелось сказать: «Да», но перед его глазами стояло происходящее на Восточном фронте. В боях постоянно сбивали отличных пилотов, они гибли или попадали в плен. И он в любой момент мог стать следующим. Он считал, что тогда было отнюдь не лучшее время для начала совместной жизни, и считал, что нужно еще подождать. Тогда ему еще не было и 22, и на многие вещи он смотрел с позиции своих лет.
18 марта Хартманн вернулся на фронт. В это время III./JG52 уже базировалась на аэродроме Проскуров (ныне Хмельницкий). Вместе с отступающими частями Вермахта она быстро перемещалась на за пад: сначала 23 марта – в Каменец-Подольский, потом 25 марта – на аэродром около городка Коломыя, 27 марта – во Львов, а 6 апреля – уже в румынский Роман.
10 апреля группу срочно перебросили на аэродром на мысе Херсонес, юго-западнее Севастополя. Совершая по три, четыре или пять боевых вылетов в день, Хартманн в течение 23 апреля – 8 мая сбил над Крымом 21 самолет, из них шесть – в трех вылетах 5 мая. В этот период его ведомым был обер-фельдфебель Ханс-Йоахим Биркнер, тоже ставший известным асом.
К 9 мая стало ясно, что Вермахту придется оставить Севастополь, и командир III./JG52 гауптман Вильгельм Батц получил приказ перебазироваться в Румынию, на аэродром Зэрнешти. Нужно было спешить, и чтобы не бросать механиков, пилоты вывозили их в фюзеляжах «Мессершмиттов». Хартманн вспоминал: «После снятия бронезаголовника открывался доступ в небольшое „багажное“ отделение размером 120 х 120 х 30 см. В него мог убраться один человек, да и то прижавшись своей головой к голове пилота. После снятия радиостанции, расположенной в задней части кабины, освобождалось еще немного места, и в ходе поспешной эвакуации из Крыма мы запихивали в фюзеляж сразу по два человека. Проблем с двигателем не было, запаса мощности хватало. Я нес под крыльями два контейнера с 20-мм пушками и еще двух человек в самолете. Я полагаю, что „Мессершмитт“ мог бы поднять трех или четырех человек, если бы имелось место».
В Зэрнешти группа провела шесть дней, а потом 18 мая снова прибыла в Роман. В боях в районе румынского города Яссы счет Хартманна продолжал быстро расти. Вечером 31 мая он одержал 230-ю победу, днем 3 июня – 240-ю победу, вечером 4 июня – 250-ю, а вечером 6 июня – уже 260-ю победу.
В мае – июне 44-го года пилотам III./JG52 приходилось воевать сразу на два фронта. Они вели бои на линии фронта с советской авиацией, а также их параллельно привлекали к отражению налетов американских бомбардировщиков на нефтеперерабатывающие заводы в районе Плоешти.
В24, вылетавшие с баз в Южной Италии, сопровождали Р51 и Р38. Некоторые источники ранее утверждали, что тогда Хартманн в боях над Румынией сбил семь «Мустангов». Однако в действительности это было не так. В действительности его жертвой стал лишь один такой истребитель, подбитый утром 24 июня в 15 км вос точнее Плоешти. Вероятно, это был Р51 из 318 FS 352 FG, который пилотировал Джозеф Харпер (Joseph W. Harper).
Всего Хартманн участвовал в пяти боях с «Мустангами» и в одном из них был зажат «восьмеркой» американцев. Отчаянно маневрируя, пилот постепенно уходил в сторону Романа, надеясь, что рас положенные там зенитки помогут ему оторваться от противника. К сожалению, топливо на его «Мессершмитте» закончилось раньше, и ему пришлось выпрыгнуть на парашюте.
1 июля 9./JG52 вместе со всей группой переместилась в Белорус сию, на аэродром Лида. Вечером того же дня Хартманн, только что получивший звание обер-лейтенанта, за две минуты сбил пару «ЛаГГов», после чего его счет достиг 269 побед.
На следующий день – 2 июля – из штаб-квартиры фюрера при шло сообщение, что его наградили Мечами к Рыцарскому Кресту (Nr.75). Это известие вызвало в группе волну ликования, сам же Хартманн выглядел рассеянным и каким-то отсутствующим. Все происходящее казалось ему нереальным. Получение новой награды означало короткий отпуск домой. Война становилась сумасшедшей, изо дня в день он играл со смертью. Он охотился и убивал русских, а те, в свою очередь, пытались убить его.
3 августа Хартманн в числе десяти других награжденных прибыл в штаб-квартиру фюрера «Вольфшанце». Новая встреча с Гитлером ничего не принесла ему, кроме нового разочарования. Церемония награждения проходила в том самом гостевом домике, где 20 июля на фюрера было совершено покушение. Здание еще хранило следы взрыва, деревянные стены были изрешечены осколками, на полу было хорошо видно место взрыва.
В результате покушения у Гитлера была частично парализована правая рука и повреждена барабанная перепонка в правом ухе.
Поздравляя награжденных, он протягивал им левую руку и, чтобы лучше слышать, поворачивался при этом немного вправо, подставляя собеседнику левое ухо. Фюрер превратился в тень того человека, с которым Хартманн встречался еще весной в «Бергхофе».
Он вспоминал, что больше всего ему запомнились следующие слова Гитлера: «Я никогда не мог подумать, что немецкий офицер может оказаться настолько вероломным и трусливым. Он подложил в этом здании бомбу, чтобы убить меня, а сам ушел, пытаясь спастись. Любой офицер, бывший рядом со мной в тот день, мог достать пистолет и застрелить меня, стоя лицом к лицу. Я никогда не лазил в карманы своих офицеров. Я выжил, в то время как другие погибли или были тяжело ранены.
Кроме того, я считаю, что Генеральный штаб не говорит правды. Большинство генералов, исключая Шернера, Моделя и Роммеля, не выполняет свои обязанности. Они приходят ко мне и, жалуясь, рассказывают о тяжелых боях и потерях, в то время как их солдаты гибнут и получают ранения.
Я смотрю с оптимизмом в будущее. Я ожидаю, что англо-американское вторжение закончится вторым Дюнкерком. Мы готовим новое оружие невероятной мощности, которое изменит ход войны. Я уверен, что провидение сохранило мне жизнь 20 июля, чтобы в это решающее время я снова повел Германию вперед».
Под неназванным «немецким офицером» Гитлер, конечно же, имел в виду оберста Клауса фон Штауфенберга, принесшего к нему на совещание портфель с самодельной миной. В его словах относительно возможности стрельбы из пистолета была и правда, и нет. Обычно все приглашенные сами оставляли личное оружие на входе. Ранее их никто не проверял, и в принципе пройти к фюреру с оружием было вполне возможно. Хартманн покидал «Вольфшанце» с мрачными предчувствиями. После того, что он сам видел и пережил на фронте, Гитлер уже не мог заставить его поверить во что-то иное.
