и страданиях.
Нет, не стекло разлетелось вдребезги, погибла еще одна, быть может последняя, надежда на спасение. Не впервые в своей жизни Андрей оказался на перекрестке двух начал: мрачного и светлого. Куда идти, в какую сторону? Сделать ли попытку оставить Бонифация и зашагать вслед за Татьяной? Убежден, Андрей прекрасно понимал перспективу, связанную с одним и другим решениями, — и все же он бросил кирпич в свое будущее. Собственной рукой. Почему? Каков механизм его поступка? Что там сорвалось у него, не зацепилось за благоразумие, хотя бы за инстинкт самосохранения?
Сократу принадлежат слова: «…Я решил, что перестану заниматься изучением неживой природы и постараюсь понять, почему так получается, что человек знает, что хорошо, а делает то, что плохо». К сожалению, Сократу не хватило жизни, чтобы ответить на вопрос. «Процесс преобразования моральных норм в конкретные поступки — это во многом еще очень не ясный и не изученный процесс», — заявил на страницах «Литературной газеты» советский психофизиолог П. Симонов.
Но, допустим, Андрей Малахов удержался бы и не бросил кирпич в окно, не порвал бы свою дружбу с Таней Лотовой. Любой его мотив нас бы устроил? Нет, не любой. Мы хотели бы, чтобы «хороший» поступок Андрея был совершен не потому, что так надо поступать, а потому, что Андрею так хотелось бы, чтобы он не мог иначе, чтобы он привык к подобного рода поступкам. Однако для этого подростку необходим эмоциональный опыт, необходима нравственность, ставшая его натурой, — но откуда они у Андрея? За пятнадцать прожитых лет человек еще не умеет накапливать опыт. Значит, «не до жиру», и мы готовы согласиться с поступком, который опирался хотя бы на понимание Андреем своего долга. Но для того чтобы поступать вопреки желанию, то есть «по долгу», нужны высокое сознание, сильная воля и умение руководить собой. Увы, в пятнадцатилетнем возрасте подростки, как утверждают психологи, еще лишены возможности полностью овладеть аппаратом волевого и сознательного управления своими потребностями и желаниями.
Печально и то обстоятельство, что взрослые не могут силой навязывать детям правильных решений, они способны только поддержать их собственные усилия, дать им ускорение, но первый толчок должен идти изнутри! Этот толчок был у Малахова негативным: он бросил в окно кирпич…
Я прихожу к жестокому для Андрея выводу, что независимо от того, изучен или не изучен механизм совершения различных поступков, судьба Малахова была прежде всего в его собственных руках. Никто, кроме Андрея, не виноват в том, что он не сумел, оказавшись на перекрестке двух начал, избрать правильное продолжение. Но скольких усилий стоило ему мужественно пережить событие? Не брать в руки кирпич? Дождаться следующего дня и разрешить недоразумение с Татьяной? Сохранить ее дружбу? Спасти надежду на собственное спасение?
На другой день, уже в классе, он сделал Лотовой подножку, продолжая мстить. Она неудачно упала, и с сотрясением мозга ее увезли в больницу. Такого «перевыполнения программы» Андрей и сам не ожидал и был, наверное, обескуражен, но вдруг почувствовал, что его больше заботит не состояние Татьяны, а то, как он теперь выкрутится из неприятной истории. «А пусть докажут, что я не случайно!» — подумал он по своему обыкновению и начиная с этого момента быстро и удивительно легко избавился от первого чувства. Разрыв с Татьяной он воспринял как избавление от сомнений по поводу Бонифация и всего, что с ним было связано, как долгожданную возможность вновь превратиться в того, кем он был прежде.
В колонии, вспоминая по моей настоятельной просьбе о Лотовой, Андрей не только демонстрировал полное безразличие к ней, но уже, думаю, был в этом искренен. На вопрос, почему вдруг однажды он помог девчонкам тащить батарею, Андрей долго не мог ответить, потому что не помнил самого факта, да так и не вспомнив, сказал: «Наверное, силу хотел показать, при чем тут Лотиха?» И Татьяна, если читатель не забыл, на мой вопрос: «Вы вспоминаете Андрея?» — ответила: «А зачем?»
Спасение не состоялось.
ХАМЕЛЕОН. Не могу не рассказать еще об одной попытке вернуть Андрея на путь истинный. Роман Сергеевич, узнав о заседании комиссии, решил воздействовать на сына испытанным методом: поркой. Из этого ничего не получилось, и не потому, что физическое наказание никогда не действовало и не могло подействовать на Андрея, а потому, что сын впервые в жизни вдруг оказал отцу сопротивление. Преодолеть его Роману Сергеевичу, как я понимаю, ничего не стоило, но когда он увидел ощетинившегося Андрея, и отвертку у него в руках, бог весть откуда взявшуюся, и бешеные глаза, он где-то внутренне сломался и, хотя издали щелкнул сына солдатским ремнем, предпочел тут же отложить его в сторону и более судьбу не искушать.
И задумался. Тоже впервые в жизни. На следующий день Роман Сергеевич, созвонившись с Шуровым, явился в милицию. Там состоялся у них разговор, подробности которого оба они не помнят, за исключением единственной — Олег Павлович надоумил Малахова срочно подключить к делу заводских ребят: пусть, мол, возьмут над мальчишкой шефство, хуже не будет.
В обеденный перерыв, как потом, криво усмехаясь, вспоминал Роман Сергеевич, он нашел Сашу Бондарева, которого, ко всему прочему, знал как слушателя собственных лекций по технике безопасности, и сказал ему: так, мол, и так, ты отличный самбист, Саша, душа-человек, авторитетный бригадмилец, прекрасный слесарь, — помогай, чем можешь! Улыбнувшись в ответ двумя рядами белых зубов, Саша Бондарев сказал: «Ну что ж, Роман Сергеевич, при случае, конечно, займусь, вы нас познакомьте».
Случай скоро представился. Только прошу читателя не обвинять меня в вымысле, такой роскоши я не могу себе позволить в документальном повествовании, хотя и понимаю, что столь драматический оборот дела способен вызвать подозрение в его реальности. Так или иначе, а однажды вечером, отправляя Андрея на очередное «задание», Бонифаций вдруг сказал: «Слушай, Филин, а не оформить ли мне над тобой официального шефства? Смотри, доиграешься — и оформлю, тем более твой отец просил!»
У меня такое впечатление, что Андрей в какой-то момент оказался обложенным со всех сторон — в окружении, из которого не было выхода.
ОДИНОЧЕСТВО. Осталось «пять минут» до ареста Малахова. Читатель уже имеет представление о том, как относились к нему самые разные люди, пока он был на свободе. А как относятся сегодня — к уже осужденному, получившему срок, живущему в колонии? Быть может, их сегодняшнее отношение даст нам еще один ключ к пониманию прошлого? Вправе мы или не вправе ожидать пощады к этому опрокинутому и поверженному жизнью человеку, а в самом факте пощады — надежду на то, что кто-то мог в ту пору остановить
