В июле 2006 года я попал на ливано-израильскую войну. С ливанской стороны работал я с оператором Владиславом Дубовицким, а в Израиль поехал — корреспондент Борис Кольцов с Вячеславом Спиридоновым. Мне дали карт-бланш — как напутствовал Пиво, «максимум репортажности». А это значит, что можно показывать не войну политиков и официальных заявлений, а рассказывать об обычных людях, жителях этого ближневосточного курорта, вмиг ставшего зоной боевых действий. Правда, начальник Пётр Орлов, заботливо предупредил: «Слишком не рискуй — это не наша война».
Ливанцы мне очень понравились. Страна ассимилированных арабами финикийцев постоянно жила в состоянии внутренних и внешних угроз. Результат — не знающий уныния характер её жителей, оптимизм и стремление наслаждаться каждой минутой жизни. Гражданская война в 80-ых и 90-ых, а потом израильская оккупация превратили страну в руины, но ливанцы буквально за несколько лет отстроили и реконструировали почти всю страну. Я ожидал увидеть другое. И только редкие остовы-развалины домов, с прошитыми снарядами и пулями стенами, говорили о жёсткости шедших здесь уличных боёв. А у нас с перестройки минуло 20 лет, а многие города на постсоветском пространстве выглядят как во время блокады. Да что там. Вы бы видели Ржев, Дорогобуч или город Сычевка и его окрестности в Смоленской области! Словно Великая Отечественная недавно закончилась — остатки колючей проволоки, выбоины в стенах, взорванные церкви, солдатские кости под ногами в окрестностях. Но зато мы самые умные!..
Особенно мне понравились бейрутцы. Бейрут — это город тусовок и непрекращающегося праздника. К иностранцам они относятся, как к своим — будто, тебя все здесь знают давно, любят, ждут, но ты вышел ненадолго, отлучился — покурить, а теперь опять вернулся. Здесь нет снисходительного отношения к иностранцам западных европейцев, заискивания перед ними индийцев, рефлексивной почтительности к гостям из Запада и презрительности к остальным чужакам россиян.
И неизменное благодушие, улыбки. Город, люди в котором никогда не унывают. Типичный эпизод, характеризирующий бейрутцев, да и вообще — ливанцев. Однажды я, оператор Владислав Дубовицкий, прожившая в Ливане около 20 лет рязанка Ольга Гоноскова-Шарафеддин, её 18-летняя дочь Лина и её подружка Зена Жабер (Zena Jaber), внучка известного местного политика, бывшего спикера парламента Хусейна эль-Хусейни (Hussein el-Husseini) сидели в популярном кафе в христианском районе Бейрута. В зале играла расслабляющая музыка, за соседними столиками очень прилично одетые люди спокойно ели и беседовали, смеялись. Подавленных лиц я не видел. Наоборот. Такой обычный вечер. Да и по виду Ольги нельзя было сказать, что эта весёлая женщина лишь вчера вырвалась из почти полностью разрушенного на тот момент южно-ливанского города Тира, где жила со своим мужем-ливанцем — уважаемым местным врачом Абедом Шарафеддин. И вдруг где-то в двух кварталах раздались подряд несколько взрывов — израильтяне начали вечернюю бомбежку. Все на мгновение затихли, прислушались и, как ни в чем не бывало, продолжили спокойно есть, беседовать, смеяться — отдыхать. Я был поражён реакцией людей. А 18-летняя Лина, путаясь в русских словах, объяснила:
— Все понимают об опасности. Но не по этому клубу же попали, правда?.. Ну, и к тому же, хорошо сидим.
В Ливане было очень легко исполнять свои профессиональные обязанности. Российские журналисты, попав за рубеж — исключая болевые страны типа Грузии, Латвии, Эстонии, Украины — вдруг превращаются в «четвёртую власть». Там нас уважают.
На следующий день после приезда в Ливан вечером, сделав уже третий материал за день и передав его в Москву, мы пошли ужинать в забегаловку рядом с нашей гостиницей в бейрутском районе аль-Манар — надо было набраться сил перед вечерними и ночными съёмками. Было ещё светло. В двухстах метрах находился маяк — достопримечательность этого престижного района ливанской столицы. Днём мы его снимали для городских адресных планов. Собирались уже уходить, как вначале затряслась земля, а потом донёсся оглушающий звук близкого взрыва. Бросились на улицу, на бегу Влад включил камеру. Из башни маяка шёл дым. В этот момент — шелестящий звук и второй взрыв. Погода была ясной, в море судов не было видно, но, как потом стало ясно, били палубными орудиями с военных кораблей. Израильтяне работали ювелирно. Оба раза попали точно в «голову» — по круглой смотровой площадке верхней части башни маяка, т. н. маячное помещение и фонарный отсек, полностью её разрушив.
Мы направились в гостиницу — нас ждала ливано-либерийская семья, сбежавшая с юга страны. Закончив съёмку через полчаса, идём к маяку, чтобы доснимать крупные планы. Там уже было с десяток коллег журналистов, группа ливанских военных во главе с генералом и рядом с ними, если не ошибаюсь, старый американский бронетранспортёр M113 (или что-то очень сильно его напоминающее), ещё какая-то техника — французского производства, судя по изяществу и глупому виду брони.
К журналистам подошёл молодой офицер.
— Мы приносим свои извинения. Не надо снимать этот объект. Удалите, пожалуйста, съёмку, — попросил он на хорошем английском.
— Я не собираюсь удалять отснятый материал. С какой стати? — довольно резко по привычке ответил я.
— Извините, но это военный объект. У меня приказ.
— Это тупой приказ! Кто Вам дал такой тупой приказ?
Всё-таки, я ошибался насчёт уровня образования ливанских военных.
— Извините, но это мой приказ, — неожиданно для меня на ещё лучшем английском невозмутимо, но вежливо заговорил ливанский генерал.
«Блин. Ты смотри. Кто ж думал? Ну, ладно. Что же теперь-то жалеть?»
— Но мы не можем это удалить. Мы приехали в Ливан, чтобы снимать и показывать эту войну. Это наша работа.
— Но это секретный объект, — сделал крупный «силовик» последнюю попытку убедить.
— Секретный для кого? Для израильтян?
— …
— ???
Генерал задумался.
— Извините, — произнёс он наконец и отошёл в сторону.
«Военные везде похожи. Приказы не обсуждать, портянки лучше носков, по уставу думать не положено, копать от забора до обеда и т. д. Однако, оказалось, что местным силовикам законы логики известны», — немного позже говорил я Владу, а сам вспомнил, как во время одной из чеченских командировок пьяный полковник порвал и выбросил моё удостоверение, а меня посадил в яму за то, что я ему «просто не понравился». Через два дня выйдя из запоя, подобрел: «Вали отсюда быстрее, пока я трезвый». А что уж говорить про обоюдную жестокость к мирному населению во время обеих войн в Чечне.
