точному замечанию Д. Поспеловского, до принятия законов 1966 года и 1975 года Совет по делам Церкви мог считаться нейтральным посредником в отношениях церковных приходов и местных
Советов депутатов, а после принятия этих законов духовенству и верующим «приходилось обращаться именно к тому учреждению, которое преследовало и подавляло» (126, с. 337).
Утешением верующим людям могли служить слова апостола Павла: …хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5,3–5).
Тем большее значение приобретает для Церкви возможность ее выхода во внешний мир не только для свидетельства о православной вере, но и для утверждения прочности церковной жизни в СССР. В 1970-1980-е годы РПЦ проводит десятки международных межцерковных и межконфессиональных мероприятий разного уровня, крупнейшим из которых стала Всемирная конференция в мае 1982 года в Москве «Религиозные деятели за спасение священного дара жизни от ядерной катастрофы». Информацию об этом вынуждены были помещать все газеты, передавать органы радио– и телевещания. Таким образом, Церковь вновь вынужденно шла на компромисс: не просто обеспечивала свое существование, но и вновь, как в годы Отечественной войны, действовала по указаниям власти.
В какой мере Московская Патриархия была вынуждена так поступать, и в какой – свободна в этой сфере? Самому Патриарху в одном из интервью был задан вопрос: «Иногда на Западе РПЦ обвиняют в том, что она-де является “агентом влияния” и проводит политику, указанную ей “сверху”». Патриарх Пимен на это сказал следующее: «РПЦ всегда осуществляла активную миротворческую деятельность, являющуюся выражением самой сути благодатной жизни во Христе, каковой является любовь… Вместе с тем чада РПЦ являются сынами и дочерьми своего земного Отечества. Именно это и побуждает к выражению активной гражданской позиции» (117, с. 441). А что еще мог он сказать?
В свое время большую известность получило «Великопостное письмо» А. И. Солженицына (1972) Патриарху Пимену с фактическим обвинением во лжи. Патриарх промолчал, потому что лукавить не хотел, а правду сказать не мог. «Побыть бы ему в моих башмаках только пару дней! – сказал Патриарх по прочтении солженицынского письма. – Ну, пусть пишет» (98, с. 212). Далее, увы, в заявлении Священного Синода от 20 марта 1980 года Московская Патриархия поддержала ввод «ограниченного контингента» советских войск в Афганистан (206, с. 333). Как не вспомнить здесь слова митрополита Питирима (Нечаева) о «страшном одиночестве» патриархов Сергия, Алексия и Пимена. Последний ему признавался: «Мне очень трудно, владыко. Мне не с кем посоветоваться» (118, с. 286).
Во время пребывания в США в 1982 году Святейший Патриарх Пимен смог выступить на специальной сессии Генеральной ассамблеи ООН по разоружению. В речи в Национальном Совете Церквей Христа Патриарх Пимен сказал: «Перед христианами всего мира, как никогда ранее, встала задача служить преодолению внутреннего разделения человечества, порожденного его греховностью. Страху, охватившему человечество, христиане призваны противопоставить любовь, изгоняющую страх (1 Ин. 4, 18), а отчаянию противопоставить надежду». В одном из своих выступлений Патриарх помянул и священномученика Александра Хотовицкого, потрудившегося на американской земле и погибшего по приговору Советского государства.
Радостью и отдохновением для Патриарха Пимена осталось богослужение. В последние годы жизни он тяжело болел, с трудом передвигал ноги. Многолетний прихожанин Богоявленского собора Е. М. Верещагин вспоминал: «Явно превозмогая себя и ступая мелкими шажками, он все же обходил с кадилом храм, покуда на двунадесятый праздник пелось величание. Он просто купался в любви церковного народа. Знание Патриархом Пименом последований простиралось так далеко, что даже отпуст на Троицу, необычайно длинный и сложный, он мог произнести наизусть» (цит. по: 98, с. 234).
Несмотря на то что видимое служение Церкви интересам государства, с одной стороны, и фактическое преследование верующих со стороны государства, с другой стороны, побуждали многих держаться в стороне от церковной жизни, все же именно в 1970-е годы возникают новые формы духовного возрождения, все более широко распространяются в крупных городах тексты «самиздата».
По-прежнему немногие открытые храмы за поздней воскресной литургией бывали переполнены народом. В московском Елоховском соборе, по воспоминаниям современника, «народу набивалось столько, что буквально иголку не всунешь… плотно сбитая человеческая масса бывала непроходима…». Храм был «центром распространения религиозной литературы, в том числе и “сам– и тамиздата”. Знакомцы приносили книги, а чаще машинописные “кодексы” под полой и незаметно обменивались ими. Письма диссидентов, обращенные к патриархам Алексию I и Пимену, в которых бичевались очевидные и всем известные факты, отзвука у нас не находили; у Святейших зажаты рты, они связаны по рукам и ногам, и зачем прибавлять им горя? Мы были единодушны в убеждении, что нам повезло на всех трех патриархов: Алексия I, Пимена и Алексия II. Никогда ни в чем их не осуждали. Не осуждали также и Патриарха Сергия, напротив, высоко ценили его заслугу в том, что Церковь все же осталась легальной и тем самым доступной для многомиллионной паствы», – вспоминал Е. М. Верещагин (87, с. 217, 231).
Патриарх Пимен (Извеков)
Происходит приток новообращенных в Церковь, причем из среды городской интеллигенции, а также возвращение в Церковь старшего поколения, изжившего в себе революционный романтизм. Стоит привести дневниковую запись композитора Г. В. Свиридова: «Человек, с детства воспитанный на книгах Священного Писания, вживается в величие мира. Он знает, понимает, что в мире есть великое, торжественное и страшное, ибо страх перед Богом помогает человеку возвыситься. Человек, знающий, что Господь – истинный властелин Мира, Жизни и Смерти, с подозрением относится к самозваным посягателям на величие. Таким человеком не так легко управлять, он имеет в душе крепость Веры» (154, с. 499). К некоторым приходило понимание мнимости «правды» западного образа жизни, о котором протоиерей Александр Шмеман сказал: «Какими удивительно глупыми идеями живет безбожный мир» (210, с. 651). Отрезвление от революционного романтизма и от любования «свободным» Западом побуждало к поискам иной системы ценностей, иных идеалов, их искали в русской истории и в Церкви.
Это явление свидетельствовало о том, что влияние Церкви на общество не исчезает, как надеялись ее враги, после ухода из жизни старшего поколения, получившего традиционное православное воспитание. Например, в отчете Совета по делам религий за 1970 год указывалось на «опасное религиозное влияние» «Журнала Московской Патриархии», и это притом, что тираж журнала составлял тогда всего 15 тысяч экземпляров, что несравнимо с многомиллионными тиражами разного рода атеистической литературы.
Коммунистическая партия и ее «боевой отряд» неустанно боролись с «чуждой идеологией» и ее носителями, тем более – распространителями. Названные ранее священники Дмитрий Дудко и Александр Мень были шумно известны в стране и на Западе, однако в разных приходах
