— Завтра на рассвете пойду на Москву, — сообщил Сергий.
— Что так скоро, отче? — поинтересовался Никон. — Ведь Ростовский архиепископ Фёдор теперь на Москве, и он обещал прислать гонца, коль князю худо станет.
— Не могу ждать, — ответил Сергий, — князь зовёт меня.
Слегка поклонившись друг другу, братья разошлись по своим кельям.
На третий день после этого разговора Сергий пришёл в Москву. Погода улучшилась, временами светило солнце. Не заходя в Симонов монастырь, как он это обычно делал, Радонежский игумен направился сразу во дворец князя. Едва он ступил во двор, к нему подошёл придворный боярин, поклонился:
— Отче, князь уже спрашивал о тебе, пойдём к нему.
Поднявшись на второй этаж, боярин и Сергий прошли через ряд комнат и вошли в покои князя. Почти все окна здесь были закрыты занавесками. Только одно оставалось открытым, и через него вливался тёплый весенний воздух
и солнечные лучи. Князь лежал на широкой постели, укрытый шерстяным покрывалом. На фоне тёмных с сединой волос, разбросанных на белой подушке, его лицо казалось совсем бледным, глаза были закрыты. У кровати, склонив головы, с печальными лицами кучкой собрались все одиннадцать детей князя, двоих из которых крестил Сергий. Рядом на табурете сидела Евдокия, осунувшаяся, с покрасневшими от бессонных ночей и слёз глазами. В стороне у окна стоял Фёдор и внимательно слушал монаха-лекаря, что-то говорившего ему тихим голосом. В прошлом году по просьбе великого князя Патриарх рукоположил Фёдора в сан архиепископа в Ростове, но при этом он оставался духовником князя.
Войдя первым, боярин подошёл к больному, нагнулся и тихо сказал:
— Князь, пришёл игумен Сергий.
Дмитрий Иванович открыл глаза.
— Слава Богу… Пусть подойдёт…
Сергий приблизился к ложу.
— Сядь, отче.
Сергий присел на табурет у изголовья.
Князь вздохнул, ненадолго прикрыл глаза, затем, глядя на Сергия, тихо молвил:
— Спасибо, отче, что пришёл. Вот, разболелись раны мои, и теперь ухожу в мир иной, подвожу итоги жизни.
Князь говорил с большим трудом, медленно произнося слова.
Евдокия всхлипнула и вытерла слезу. Князь повернул голову в сторону жены, попытался протянуть к ней руку. Поняв его жест, Евдокия накрыла её своей тёплой ладонью.
— Евдокиюшка, ты была для меня доброй и благочестивой женой, ты хорошая мать для деток наших, спасибо тебе, родная. — Немного помолчав, он добавил: — Прошу тебя, чти веру Православную, продолжи строительство храмов и монастырей, кое не успел я завершить… Береги детей наших, не делай меж ними раздора, люби их всех, научи их хранить веру нашу и укреплять Державу Русскую. — Некоторое время князь лежал молча, с закрытыми глазами, затем продолжил: — Прости меня, дорогая, не печалься о том, что я покидаю вас, такова воля Господа нашего.
Князь помолчал, отдыхая, затем обратился к детям:
— А вы, дети мои, живите за одно, слушайтесь матери своей во всём… Кому что даст она, то тому и есть, дети мои, из её воли не выступайте ни в чём. А который сын не станет слушать матери своей, на том не будет моего благословения… Вот я отхожу к Богу и вас поручаю Богу и матери вашей, под страхом её будьте всегда… Чтите и любите Бога… Бояр своих и народ свой любите, будьте справедливы и приветливы ко всем.
Дети шмыгали носами, смахивали слёзы. Князь прикрыл глаза.
Тишину нарушил Сергий:
— Дмитрий Иванович, сын мой…
Не открывая глаз, князь жестом прервал его и тихо произнёс:
— Погоди, отче, дай мне слово молвить, мало у меня времени осталось.
Все молча ждали. Открыв глаза, Дмитрий Иванович продолжил:
— Отче, после кончины моего воспитателя святителя Алексия ты стал мне наставником и руководителем. Вы оба были для меня опорой в делах трудных. И теперь я не знаю, где я выполнял вашу волю, а где вы были моими помощниками… Делал я для объединения Руси всё, что было в силах моих… Бог знает, смог бы я достигнуть успеха в этом великом деле, предоставленный самому себе, без поддержки Церкви… Допускал я ошибки, не всегда был прав, но вы всегда понимали меня и направляли на путь правильный. — Князь замолчал и закрыл глаза.
— Дмитрий Иванович… — снова попытался ответить ему Сергий, но еле заметным движением руки князь снова прервал его.
— Теперь, когда я ухожу в мир иной, единственное моё беспокойство о том, чтобы наследники мои не предали трудов предков наших и продолжили дело объединения Державы Русской, а не растаскивали её по уделам.
После недолгой паузы Сергий заметил:
— Властитель, разваливающий державу, — самый страшный враг для народа её.
— Посему, отче, — продолжал князь, — последовал я совету твоему и подготовил грамоту, коей навсегда заповедал своим детям и потомству своему, чтобы после отца великокняжеский престол наследовал старший сын его, помимо других лиц, старших в роде… Так установится новый порядок, не допускающий никаких споров со стороны братьев и родственников усопшего властителя… Отец Фёдор, — позвал князь, — дай грамоту.
Фёдор взял со стола грамоту и подал Сергию. Прочитав её, Сергий сказал:
— Думаю, Дмитрий Иванович, указ сей большую силу содержит. Укрепит он самодержавную власть на Руси. Только сильная единая власть убережёт Русскую державу от развала на отдельные княжества, защитит народы её от врагов и спасёт их от погибели.
— Прошу тебя, отче, скрепи своей подписью указ сей и возьми его в обитель свою на вечное хранение. — Князь говорил медленно, слова давались ему с большим трудом.
— Выполню я просьбу твою, Дмитрий Иванович, да помогут мне в том Господь и Пресвятая Богородица.
Сергий подошёл к столу и поставил на грамоте свою подпись.
Князь, не поднимая головы, искоса взглянул на Евдокию:
— Евдокиюшка, пойдите все, оставьте меня с отцом Сергием.
Первыми вышли архиепископ Фёдор и монах-лекарь, затем, нехотя, постоянно оборачиваясь на отца, стайкой вышли дети. Поцеловав мужа, следом вышла Евдокия.
Когда все удалились, Сергий подошёл к князю.
— Отче, исповедаться хочу я, — сказал князь совсем тихо.
На следующий день, 19 мая 1389 года, во цвете лет скончался Великий Князь Владимирский и Московский Дмитрий Иванович, названный ещё и Донским после победы на Куликовом поле.
Божественный огонь в алтаре.
Однажды в середине лета Сергий совершал Божественную Литургию. Служивший с ним экклесиарх Симон, муж испытанной добродетели, увидел, как небесный огонь сошел на Святые Тайны в минуту их освящения, как этот огонь ходил по святому престолу, озаряя весь алтарь, обвиваясь около святой трапезы и окружая всего Сергия. Когда игумен хотел причаститься Святых Тайн, Божественный огонь свился, «как бы некая чудная пелена», и вошёл внутрь святого потира. Сергий причастился сего огня «неопально, как древле купина, неопально горевшая». Все иноки в церкви молились, опустив головы, и не видели огня. Чудо сие видел только Симон и был чрезвычайно изумлён им. Его удивление заметил Сергий и после окончания службы спросил его:
