Чем занимался Бадди? «Он играл в гольф, — говорил о нем Бойд, — и это у него прекрасно получалось». Весь его образ жизни строился вокруг гольфа. В 1950 году он вел телевизионное шоу «Кавалькада». «Не беспокойся, дорогой, — сказала мужу Пикфорд, когда он забыл имя одного комика. — В конце концов, тебе незачем где-то работать». Эти слова поразили Роджерса как откровение: «Вот оно что. Я не лентяй, но мне не нужно работать». Супруги развлекали себя тем, что занимались разными интересными вещами и путешествовали. Несколько раз они навещали Гвин и Роксану в Испании. За эти десять лет они нередко бывали в Европе. Едва ли Мэри так уж любила путешествовать; она упиралась, когда Фэрбенкс таскал ее за собой по всему миру. Однако активный, целенаправленный отдых заполнял внутреннюю пустоту. Кроме того, соглашаясь отправиться в очередной тур, она как бы шла навстречу Бадди, который был моложе и менее искушен. К тому же порой ему приходилось с ней нелегко.
«Я не всегда понимаю его, — признается она в своих мемуарах. — Иногда он становится очень отчужденным. Я же, напротив, люблю общаться с людьми». Подобные утверждения звучат несколько странно; большинство их друзей сказали бы, что правильнее назвать общительным Бадди, но никак не Мэри. Возможно, иногда Пикфорд чувствовала, что ее многострадальный муж отстраняется от нее или отказывается заглатывать наживку, когда она дает выход своему гневу. Действительно, «нередко она обращалась с ним довольно грубо, — признает Мэнтли. — Однажды вечером в Пикфэре, когда я говорил о чем-то, Бадди перебил меня, но тут голос подала Мэри: «О, перестань, Бадди! У него в одном мизинце больше ума, чем во всем твоем теле!» В такие моменты в комнате воцарялась мертвая тишина. Все замирали. Впоследствии Бадди со смехом вспоминал эти случаи и говорил: «О, эта маленькая чертовка».
Роджерс отличался добротой. Он любил свою жену. Если он и страдал, то почти никто не подозревал об этом. «Он был галантным и милосердным», — говорил Мэнтли. Бойд соглашался: «Они заботились друг о друге». Но существовали и опасные подводные течения. По словам Бойда, «случались дни, когда каждый из них хотел обидеть другого, и каждый знал, куда нанести удар. Во время обеда за столом нередко вспыхивали перебранки». И даже хуже того. Бойд видел, как они дерутся. «Мысленно я вставал на сторону Бадди. Я никогда не стал бы осуждать его. Очень нелегко жить с алкоголичкой».
Еще труднее было на протяжении пятидесяти лет уверять журналистов, что Мэри не пьет.
Пикфорд еще могла вернуться на экран и безупречно сыграть роль богини немого кино. Она могла быть бесконечно доброй и забавной на церемонии вручения наград за немые фильмы в офисе Джорджа Истмена. Толчком к созданию этого проекта послужила смерть Клайда Бракмана, сценариста и режиссера немого кино, который сделал несколько отличных комедий с Бастером Китоном. В 1955 году он уже двадцать лет как не занимался режиссурой. Однажды вечером, поужинав в одном ресторане на Западном побережье, он увидел счет, понял, что не сможет оплатить его, пошел в туалет и застрелился.
Деятели немого кино кончали с собой и раньше, но эта смерть особенно потрясла режиссера Джеймса Карда, работавшего на Истмена, и подтолкнула его к действиям. Полный решимости отдать должное деятелям немого кино, он разослал избирательные бюллетени с номинациями лучшего актера, актрисы, оператора и режиссера среди ветеранов кинематографа начала века. Пикфорд и Чаплин легко победили, завоевав львиную долю голосов в своей категории. Мэри, посетившая эту церемонию в ноябре, держала публику в напряжении, вспоминая о минувших временах (Чаплин, которому так и не разрешили въезд в США, отсутствовал). Мэри оставалась теперь ключевой фигурой. Она держалась как королева, гордая и недосягаемая. По прошествии сорока лет она все еще являлась хранительницей репутации немого кино.
Утром на Пасху 1956 года в Пикфэр пожаловали многочисленные гости: Мэри пригласила двести питомцев немого кино, чтобы предаться ностальгии по прошлому. «Вы могли есть ее ложками», — с гордостью заявила она. По зеленым лужайкам Пикфэра прогуливались люди, работавшие на студии «Байограф», снимавшиеся вместе с Пикфорд и Фэрбенксом. Эти гости сделали вечеринку особенно трогательной. Пикфорд надеялась, что приглашенные репортеры привлекут внимание общественности к этим актерам. «Многие из этих дорогих мне людей сильно нуждались», — говорила она в одном интервью. На празднике царила чрезвычайно раскованная и веселая атмосфера. Только актер Ирвинг Синдлер, снявшийся в фильме «Розита», почувствовал некий холодок; по иронии судьбы, он исходил от самой Пикфорд. Синдлер вспоминал, что Маленькая Мэри превратилась в старую леди, лицо которой отражало мучения.
На вечеринку не приехали ни Лилиан, ни Дороти Гиш; они были заняты на Восточном побережье. Мэри завидовала Лилиан. Однажды, рассматривая с историком кино Кемпом Нивером фотографию Гиш, она выпалила: «Я ненавижу ее!» Это признание шокировало Нивера. «Как вы можете говорить такое? — спросил он. — Она же ваша самая старая и любимая подруга».
Гиш еще на заре звукового кино почувствовала, что студия хочет отделаться от нее, и бесстрашно вернулась на сцену. В 1930 году она играла в бродвейской постановке пьесы «Дядя Ваня», а спустя шесть лет в «Гамлете» Джона Гилгуда. В течение нескольких десятилетий она продолжала выступать на сцене и снималась только в престижных картинах, таких, как «Дуэль на солнце» (1947), «Ночь охотника» (1955) и «Женитьба» Роберта Альтмана. В девяносто два года Гиш сыграла вместе с Бетт Дэвис в фильме «Киты в августе» (1987).
Она осторожно пыталась подтолкнуть Пикфорд к тому, чтобы та продолжила свою карьеру. Игру в театре Гиши всегда считали почетной работой. В 1939 году, увидев бродвейскую постановку «Жизнь с отцом», Лилиан окончательно вернулась на сцену и изъявила желание гастролировать вместе с Дороти. После этого сестры много ездили по стране с театром. Через несколько лет, когда Мэри предложили главную роль в пьесе «Жизнь с отцом», она отказалась из-за того, что на сцене стояла неудобная лестница и бегать по ней вверх-вниз было бы слишком утомительно. Неизвестно, что сказала по этому поводу Лилиан. Но позднее она вспоминала о героизме Дороти, которая, заболев раком в 1950 году, все же заставляла себя выходить на сцену. Вероятно, Мэри увидела в этом замаскированный упрек в свой адрес.
«Лилиан слишком стара для игры на сцене», — говорила Мэри. Едва ли она сама верила, что возраст действительно имеет такое значение для театра. Артист нуждается лишь во вдохновении, везении и силе воли; и Лилиан, и Дороти Гиш обладали всеми этими качествами. Помимо этого, им были свойственны скромность, самодисциплина, бесконечное любопытство к миру и к месту, которое они занимали в нем, играя на сцене. Слава сестер отличалась от популярности Пикфорд: их обеих (но особенно Лилиан) боготворила высоколобая публика, помнившая, что когда-то они много работали с Д. У. Гриффитом. Лилиан добилась видного положения благодаря своему интеллекту; Юджин О’Нил как-то сказал, что никогда не встречал более интеллигентной женщины. Нельзя отрицать и ее большого актерского таланта. Поклонники считали, что она превосходит любую актрису немого кино. По словам канадского критика Урхо Кареда, Гиш «умела соединять в себе образы женщин любого возраста?. В шестнадцать лет ее лицо с большими глазами, крошечным ртом и намеком на двойной подбородок отражало только что распустившуюся красоту и невинность. В шестьдесят ее взгляд мог быть ровным, исполненным решимости или гневным. Но иногда ее глаза сияли беспечностью, как у юной девушки. Возраст совсем не вредил Лилиан Гиш. Но можно ли представить себе старую Маленькую Мэри?
