Рация работает, а связи нет.
– Вызывай снова, – говорю я.
И Соколов, щелкая переключателем, все пытается уловить знакомый голос своего напарника Шепелева.
– Ну что? – спрашивает подполковник Рябко, и в глазах его сверкает злой огонек. – Вот она, ваша помощь. Дармоеды. Убирайся, чтобы духу твоего тут не было.
– А что ты на них смотришь? Дай я им мозги провентилирую.
Я оглянулся. На меня нагло смотрела вертлявая подвыпившая баба в ладном кителе с лейтенантскими погонами, в синих галифе и хромовых сапогах на каблуке. Рожа омерзительная: глаза ядовито подведены, волосы крашены красным стрептоцидом, каракулевая кубанка лихо сбита набок, толстые губы обведены помадой. Увидев эту бабу, Семен Соколов беспомощно заморгал глазами и как-то очень по-детски разинул рот.
– Уйди! – взревел Рябко. – Без тебя тошно!
– Что ты раскис, – напирала крашеная баба, – на хера тебе эти сопляки, у тебя ж танки. Сажай десант! Я сама их поведу! – И баба побежала вертлявой пьяной походкой к самоходкам, взобралась на броню и, выхватив небольшой браунинг, истерически заорала: – Братва! За мной!
– Кто такая? – тихо спросил я у Артюха.
– Да, б… полковая, – смеясь, ответил Артюх, – весь полк ее дерет. Иногда и командиру перепадает.
Оставшись один и наблюдая за Рябко, я понял: он готовится атаковать хутор Инонкюля силами только пехоты и самоходок без артиллерийской подготовки. Меня охватил ужас. Я отдавал себе отчет в том, что нам могут припаять срыв артиллерийского обеспечения, а в случае неудачи и всю вину свалить на нас. То есть на меня лично. Я вижу: самоходки, стреляя на ходу, вырвались из леса и пошли под гору в лощину. Пехота, прижимаясь к машинам, бежала следом. На броне головной самоходки красовалась пьяная вертлявая баба. Смотря на нее, я испытывал щемящее неосознанное чувство непонятного мне страха, предчувствие чего-то ужасно-непоправимого, что я относил непосредственно к себе. Соколов с наушниками на голове смотрел на меня в состоянии прострации. Но почему так тихо? Неужели бой не состоялся и противник отошел? В подавленном состоянии спускаемся в лощину. Вот и хутор Инонкюля. Свежие воронки, несколько человек убитых в серо-голубых шинелях. На лицах окружающих меня солдат из пехоты я замечаю выражение застывшего ужаса. Гнетущей подавленности. Это состояние, когда в доме покойник.
«Что со мной? – думаю я, ворочая во рту воспаленным языком и стараясь остановить мелкую, дробную дрожь во всем теле. – Уж не заболеваю ли я снова?» Но я также понимал и то, что меня уже начинает занимать не столько мое собственное состояние, сколько странная реакция окружающих. Вначале я предположил, что это мое личное болезненно-субъективное впечатление. Потом убедился в том, что именно вокруг меня происходит что-то неладное, что-то такое, чем все вокруг в высшей степени озабочены. И мне вдруг начинает казаться, что всеми, кто тут есть, овладела какая-то «страшная сила», олицетворением которой стала пьяная крашеная баба в офицерском кителе с игрушечным браунингом в руке.
– Товарищ лейтенант, – шепчет мне в ухо Семен Соколов. Язык его плохо ворочается, а карие глаза смотрят в разные стороны и кажутся ненормальными, – энти-то, что на танках, по своим врезали.
– Что? – выкрикнул я и почувствовал, будто током дернуло. – Ты что несешь?! С ума спятил?
– Солдаты-то энти не финские были. А нашинские. Говорят, вроде как с триста четырнадцатого, што ли?
– Говори: откуда узнал?
– А вон все говорят. Склады тут финские с барахлом разным. А солдаты-то энти со второго эшелона и понадевали на себя, кто что ухватил. Сукно-то на шинелях что надо, не то что наше. Да и новое совсем. А те, что с бабой-то пьяной, и влепили по ним с самоходок.
Слова Семена Соколова били мне по мозгам разрядами какой-то изощренной пыточной машины. Но они же и вывели меня из оцепенения. Оставив солдат у какого-то домика, с одним лишь Квасковым, отправился я на поиски кого-либо из офицеров, способных прояснить ситуацию. Навстречу шел капитан 314-го стрелкового полка. Он-то и сказал мне, что в середине дня финны, не принимая боя, отошли на запад и что преследование противника по Приморскому шоссе ведет 176-й полк 46-й дивизии. А 314-й, участвовавший во вчерашнем бою, выведен во второй эшелон.
– А минометный полк, товарищ капитан, вы, случаем, не видели?
– Видел я, как машины с минометами пошли следом за семеновцами. Мы так 176-й прозываем – им майор Семенов командует. А вот твой ли то полк, лейтенант, минометный? Не знаю.
– И еще, товарищ капитан, вопрос: кто эти солдаты были в финских шинелях, которых мы с горы видели?
– Склады тут финские остались. Белья до шута, сапог на целую дивизию хватит, куртки кожаные, шинели и прочее. Интендантство лапу наложило, прислало трофейную команду, а они вон все и вырядились.
Вот все и прояснилось. Какой-то ужасный кошмарный фарс. Докладываться подполковнику Рябко я не стал. Артюха более не видел. Хотелось поскорее и подальше уйти от этих злополучных мест. Перейдя через речку Инойоки, мы пошли на запад по Приморскому шоссе. У моста валялись рогатки из колючей проволоки, а из амбразуры ДОТа торчал исправный пулемет. Команда из двух-трех человек могла бы прикрывать отход в течение длительного времени. На всякий случай я приказал разведчикам вынуть затвор из пулемета и бросить в реку.
– Товарищ лейтенант, – Поповкин неуклюже улыбается, – видать, финны крепко драпанули?!
– А что, товарищ лейтенант, – заговорил тихий Середин, – у них, должно, и глубже есть такие-то обороны?
– Есть и глубже – третья линия, самая мощная. Линия Маннергейма называется.
– А далеко ли та Маннергеймова линия? – интересуется Поповкин.
– Поживем – увидим. Так сказать трудно.
– А чевой-то баба эта рыжая да пьяная на танке? – робко спрашивает Паша Середин. – Она-то кто есть такая?
– Ты чё? Не знаешь? – Поповкин осклабил свои лошадиные зубы. – Она, товарищ лейтенант, как есть сущая ведьма. Ни дать ни взять. Аж страх берет.
А что?! Ведь Поповкин в самую точку попал. Не знаю, ведьма она или нет. Но ясно одно: не будь ее, командир 173-го, возможно, по-иному бы среагировал на сложившуюся ситуацию. Это она спровоцировала обстрел хутора самоходками с последующей атакой пехоты.
За разговорами мы даже не заметили, какое прошли расстояние. И вдруг увидели на шоссе нашего шофера Панченко. Он стоял, уперев руки в бедра, а его газик примостился сбоку на обочине.
– Я за вами, товарищ лейтенант. Хозяин беспокоится. Куда, говорит, разведка подевалась? Из-под земли велел предоставить.
– Далеко ли полк?
– Да тут. И пары километров не будет.
Через четверть часа я уже докладывал майору Шаблию о результатах нашего замысловатого рейда.
– Ладно, иди отдыхай, – прервал меня Шаблий, – теперь все это
