уже не важно.
Долго отдыхать мне не пришлось. Едва я прилег после ужина на куче какого-то тряпья в кузове машины батареи управления, как за мной пришли от майора Гречкина: нужно срочно готовить документы на предстоящий бой.
Прежде всего, следовало ознакомиться с обстановкой: с середины дня произошло переподчинение нашего полка из ведения 90-й дивизии Лященко в 46-ю дивизию Борщева. Нам поручено поддерживать 176-й стрелковый полк майора Семенова, который к тому моменту оторвался от основных сил 21-й армии примерно на семь километров и подошел вплотную к опорному пункту на безымянной высоте в километре от населенного пункта Юкола. Этот опорный пункт контролирует Приморское шоссе и является частью промежуточного оборонительного рубежа Витикала – Юкола – Me – стор-ярви – Хаапала. Помимо нас, 176-й стрелковый должен поддерживать 1238 полк самоходных установок СУ-76 подполковника Котова.
– Тут может получиться неплохой триумвират: пехота, танки и минометы, – сказал Шаблий, утверждая составленные Коваленко, Герасимовым и мною документы.
16 июня. После короткой белой ночи наступает раннее утро – утро второго дня стремительного, «молниеносного» прорыва 176-го «семеновского» полка в сопровождении 534-го минометного и 1238-го самоходного.
Согласно данным разведки, огневая система опорного пункта «Безымянная высота» в километре юго-западнее хутора Юкола состояла из восьми ДЗОТов, шести бетонных ДОТов, одной батареи 152-миллиметровых и четырех батарей 76-миллиметровых орудий. Эта высота окружена невысокой березовой рощей и густым кустарником.
Но все это еще требует конкретной проверки на местности. Наша рекогносцировочная группа, подойдя на предельно возможное расстояние, с помощью биноклей и стереотрубы пытается, хоть сколь возможно, прощупать реальный характер и индивидуальные особенности обороны противника на этой безымянной высоте.
– Странное дело, – слышу я голос Шаблия, – финны почему-то предпочитают жесткую оборону и укрываются в прочно построенных казематах. Контратаки проводят слабо. Но чего у них не отнимешь, так это хорошо организованной системы минометного и артиллерийского огня из глубины.
После недолгого совещания майора Шаблия с подполковником Солодковым, командиром 393-го пушечного полка, присланного на момент прорыва, решено провести мощный огневой налет по «безымянной высоте».
Однако десятиминутная обработка артиллерией боевых порядков финнов не дала положительных результатов. Стрелковый батальон семеновского полка, пошедший на штурм высоты, был встречен интенсивным заградительным огнем. Стало очевидным, что наши огневые средства не в состоянии нанести чувствительного ущерба мощной обороне противника.
Семенов приказывает штурмовому батальону отойти на исходный рубеж. Командиры обоих артиллерийских полков – Солодков и Шаблий ведут переговоры с высшим командованием об усилении группы артиллерийского обеспечения. И вскоре подошел дивизион гвардейских минометов, а попросту – «катюш», а командир 1238-го полка самоходных установок Котов получил официальный приказ войти в группу артиллерийской поддержки 176-го стрелкового полка.
Пока котовские самоходки и машины гвардейских минометов занимали исходные боевые позиции, штабы готовили новый вариант штурма безымянной высоты. Солнце показывало полдень, оно жгло с непривычной для этих мест силой. Во влажном воздухе все как-то неестественно колебалось, дрожало и вибрировало. От резкого освещения резало глаза. Майор Шаблий, капитан Солопиченко, я и несколько разведчиков пробирались вдоль опушки леса в поисках нового, более удобного наблюдательного пункта.
Тонкие и высокие березы росли тут настолько близко друг к другу, что их приходилось непрестанно раздвигать, а то и подрубать. Несомненно, по колыханию этих деревьев финны смогли достаточно точно определить координаты нахождения нашей группы, и через небольшой промежуток времени на нас обрушился страшной силы огневой налет батальонных минометов. Били прицельно точно, мины рвались буквально в двух шагах. При первом же ударе Шаблий упал в какую-то яму, я упал на него, а сверху навалился на нас могучий и плотный Солопиченко. Но в яме мы оказались не одни. И пока надо мною Георгий считал: «Четвертая, пятая… восьмая…»
Налет оборвался. В воздухе стоял тошнотворный запах тола. Порхали, медленно опускаясь на землю, сорванные волной листья березы. Солопиченко и трое солдат ранены. Георгий схлопотал семь достаточно крупных осколков, но кости не задеты. Высвободившись из-под раненого Солопиченко, я ощутил очень сильную и резкую боль между лопатками.
– Ты что, ранен? – спрашивает меня Шаблий.
– Кажется, да, – отвечаю я, расстегиваю ворот гимнастерки и ощупываю рукой свою спину. На левой ладони я ощущаю что-то мокрое, теплое, липкое. Кружится голова: неужели позвоночник? Вынимаю руку – ладонь вся в крови, и кровь прибывает, становится лужицей.
– Быстро перевяжите Николаева, – командует Шаблий, – он ранен в спину.
Кто-то из разведчиков задирает мне гимнастерку, нижнюю рубаху и разочарованно говорит:
– Ничего нету, товарищ майор, акромя синяка. Синяк солидный.
– А кровь-то откуда? – спрашивает Шаблий.
– Так вы, товарищ лейтенант, – советует Квасков, – руку посмотрите.
Засучиваю левый рукав гимнастерки и вижу, как из перебитой вены кровь бьет фонтаном. Руку тотчас перетянули жгутом. Солопиченко и раненые разведчики были уже перевязаны, и мы стали пробираться в тыл на шоссе. Там ждала нас санитарная машина.
– Товарищ майор, – обратился Солопиченко к командиру полка, и в голосе Георгия чувствовалась нервная дрожь, – я бы не хотел расставаться с частью. Я так привык к людям. Я прошу вас сохранить за мной должность: раны пустяковые, я скоро вернусь. Если что, то прошу вас дать затребование.
– Не волнуйся, будь спокоен, – говорит Шаблий, – выздоравливай. На дивизионе пока побудет Коваленко.
Машина тронулась, до госпиталя километров двадцать.
26-й медсанбат размешается в просторных финских коттеджах. Меня и Солопиченко сразу же определили в операционное отделение и положили на столы. Узнав, что рана моя не серьезная и я смогу тотчас вернуться в полк, попросил сестру не отпускать машину и дождаться меня. Хирург моментально освободил вену от осколка и наложил повязку. Когда я поднимался с операционного стола, у Георгия из бедра извлекали пятый, самый крупный осколок.
– Как самочувствие? – спросил я его.
– Сносное. – Георгий улыбается, болезненно сморщившись, и после паузы добавляет: – Надо же, новые бриджи в такое решето превратили.
– Поправляйся, – сказал я, – и в полк. А к осени новые бриджи получим.
– Будь здоров! – пожал он мне руку. – Моим ребятам привет передай!
Вечереет. Небо заволакивают плотные облака, над землей стелется серая мгла, и кажется, что вот-вот зарядит нудный и частый дождь. Проезжаем безымянную высоту возле хутора Юкола. Всего несколько часов тому назад здесь гремел бой. Высота взята – она молчит. А наши уже где-то впереди.
На обочине шоссе стоит группа пленных, с которыми беседуют какие-то офицеры, очевидно газетные корреспонденты. Их теперь будет таскаться во втором эшелоне целая прорва в погоне за сенсациями. Остановив машину, я пошел полюбопытствовать и узнать, о чем говорят пленные. И мне передали, что все они в один голос утверждают, будто никто из них не в состоянии поверить в наличие такого
