Но в узком кругу книгу одобряли. Поражались тому, что Елагин, оказывается, уже тогда, в отличие от многих, понимал кошмар сталинского режима. И что так подробно и верно, несмотря на некоторые мелкие неточности, сумел воссоздать театральный и музыкальный мир довоенной Москвы.
Прошло еще много лет.
В конце семидесятых Евгений Рубенович Симонов, в те годы художественный руководитель театра Вахтангова, а до войны – просто Жека, сын Рубена Николаевича, побывал с гастролями в Соединенных Штатах. Вернувшись в Москву, рассказал, что в Вашингтоне к нему в гостиницу пришел – кто бы вы думали? Юрка Елагин! Да, представьте себе! Жадно расспрашивал о театре, о знакомых, о Москве. Постарел, конечно. Женат на американке. Своих детей нет, есть приемная дочь. В курсе всех наших событий, они его, чувствуется, глубоко волнуют. На вопрос: почему бы ему не приехать в Москву, ответил: «нет, Жека, к сожалению, это невозможно». На прощание подарил «Укрощение искусств» и «Темный гений» – вторую свою книгу, о Мейерхольде.
И еще прошло много лет.
В 1986 году я познакомилась с молодым американским славистом Джоном Фридманом, который приехал в Москву, чтобы собрать материал для диссертации о жизни и творчестве Николая Эрдмана. Я предоставила ему архив отца, работавшего в соавторстве с Эрдманом вплоть до 1933 года. Ныне этот архив находится в РГАЛИ, а тогда еще хранился в отцовском письменном столе. Джон изучал архив целыми днями, порой делая ценные для себя открытия. В случайном разговоре оказалось, что Джон знаком с Юрием Елагиным.
– Расскажите!
Он рассказал.
В 1982 году, учась в Бостонском Университете, он решил изучать творчество Эрдмана. Его руководителем оказался писатель Василий Аксенов, который посоветовал ему обратиться к Юрию Борисовичу Елагину, отозвавшись о нем как об особой фигуре среди русских эмигрантов, знатоке советской культуры, к тому же лично общавшимся с Николаем Эрдманом в периоды его довоенного сотрудничества с театром Вахтангова.
Елагин жил в Вашингтоне, работал в организации, точное название которой Джон не запомнил - что-то вроде информационного агентства, занимавшегося сближением американской культуры с культурами других стран, в том числе и Советского Союза. Он пригласил Джона для беседы в свой служебный кабинет.
На молодого студента Елагин произвел впечатление человека не столько старого (ему было тогда 73 года), сколько разрушенного и больного. Был он тучен, одышлив. Красные, воспаленные веки, слезящиеся глаза. И при этом – живой интерес к собеседнику и феноменальная память. Он не только подробно рассказал всё, связанное с Эрдманом в периоды работы драматурга в театре Вахтангова, но вспомнил наизусть все интермедии и репризы, написанные Эрдманом для спектакля «Лев Гурыч Синичкин». Здесь, в Москве, отыскав в папках моего отца эти репризы и интермедии, Джон был потрясен точным совпадением каждого слова текста с тем, что Елагин продиктовал ему по памяти.
Это была их единственная встреча.
Вот, пожалуй, всё, что мне удалось узнать о Юрии Елагине от тех, кто лично его знал. Остальное вычитала в его книге «Укрощение искусств». Джон подарил мне ее, вернее, ее ксерокопию. Привез из Америки. У нас книга была впервые опубликована лишь в 2002 году. Через пятьдесят лет!
Книга удивительно добрая по духу. И одновременно – страшная. Она повествует о том, как тоталитарное государство кнутом и пряником превращало лучших своих граждан, самых ярких, самых талантливых – в рабов, отнимая у них свободу творчества за возможность сохранить жизнь, физическую свободу, а то и просто благополучное существование. В то же время в книге нет желчи, злопамятства, мстительности, яда. В ней доминирует чувство любви к людям, сумевшим остаться людьми в условиях чудовищной идеологии, которая втаптывала в грязь понятия совести и чести. Втаптывала, и все-таки до конца не втоптала, как ни старалась.
Я знала, что Елагина уже нет в живых, но не могла найти никого, кто бы знал, когда он умер. Послала на авось письмо в Америку своей троюродной американской сестре Кате Джекобс, чьи родители были эмигрантами первой волны. Спросила, знакомо ли ей имя Елагина, и если да, не сообщит ли она мне хотя бы дату его смерти.
Через месяц подтвердилась пословица о том, что мир тесен.
«15-го июля 2002
Дорогая Аня!
Я только что получила ответ от Каролины, падчерицы Елагина – дочери его второй жены. Она написала очень длинное письмо, но я отвечу коротко.
Юрий умер 21 августа 1987 года после длительной болезни. Умер в Вашингтоне и похоронен на русском кладбище («Rock Greek Cemetery – Russian section»)
Когда он приехал в Америку в сороковых годах, он провел год в Нью-Йорке, а потом переехал в Хьюстон, в Техасе, где много лет работал скрипачом в «Houston Symphony». Уже в то время он писал статьи для журналов и делал переводы. Там же он начал писать свою главную книгу. В 60-х годах он переехал в Вашингтон и там помогал подготавливать гидов для выставок, а потом стал русским редактором журнала «Диалог». Журнал этот выпускало крупное Издательство, где в те годы работал мой муж Джон. Там я познакомилась с Юрой, и когда один из сотрудников «Диалога» заболел и вынужден был оставить работу, Юра предложил взять меня на его место корректора. Там я проработала какое-то время, и мы с ним очень сдружились в этот период. Это был добрейший, интеллигентнейший человек, умница и эрудит. Каролина пишет, что за год до его смерти был в Вашингтоне Юрий Любимов, ставил пьесу, и там они встретились после 40-50 лет, провели несколько чудных месяцев в общении, и Юра был счастлив.
Через два года после Юриной смерти Каролина переиздала «Укрощение искусств». Мстислав Ростропович написал предисловие, а она – послесловие, где описывает период его американского пребывания. Это издание вышло в Москве.
А недавно Каролина узнала, что какой-то издатель в России напечатал вторую книгу Юры – «Темный гений» – без ее на то разрешения. Она пыталась узнать, как это произошло, но без успеха.
В 1994 г. Каролина с мужем были в Москве, гостили у родственников Юры. Навестили кладбище, где похоронена его мать, церковь, где его крестили, Московскую консерваторию и, конечно, Вахтанговский театр. Они были в восторге от визита и надеются поехать опять…»
