бы не увидел свет, если б Фокин ради Павловой не влез в долги. Он, не привыкший отступать перед любыми трудностями, без колебаний превращавший свою квартирку в ателье или репетиционный зал, часто испытывал такое стеснение в деньгах, что ему самому приходилось печатать билеты на свои спектакли. Вместо того чтобы подумать о реальности и навести порядок в области звонкой монеты, Фокин предложил Павловой хореографию, специально придуманную для нее, и только для нее. [23]
Костюм, нарисованный Бакстом, – короткая балетная пачка из расшитого тюля, украшенная настоящими перьями лебедя и пушком у выреза, – заставил мечтать целое поколение девочек. Этот томный балет, весь построенный на колыхании рук, с твердым и точным равновесием позвоночника меж лопатками, технически кажется не представляющим никаких трудностей. Все танцуется на пуантах. Трудность тут иного свойства: исполнение требует эмоциональных качеств артистки, как ее зрелости и человечности, так и предчувствия смерти. Своим успехом, как мне кажется, «Умирающий лебедь» обязан тому, что поставлен он на стыке романической традиции и свободного танца, только что освоенного Фокиным вместе с Айседорой Дункан. «Лебедь» демонстрирует академизм, который с изяществом и достоинством готовится испустить последний вздох. Этот балет объехал весь мир и еще продолжает волновать публику. Он навсегда будет связан с именем Павловой, и вот почему я всегда воздерживалась от его исполнения.
Еще через два года Фокин поставил для меня сольный номер под названием «Танец с факелом». Я, в костюме ассирийско-египетского типа, который, как считал Фокин, всегда тщательно старавшийся подчеркнуть выгодные черты любого танцора, оттенял мою «восточную красоту», иначе говоря – матовый цвет лица и черный цвет глаз, в мягких туфельках без подкладки исполняла па курю с факелом в руке, подъемы на пуантах и прыжки, прерываясь только, чтобы принять балетную позу – выгнуть спину назад. В этом уже просматривался будущий стиль Фокина, а затем и Нижинского: движения в профиль, как на античных фресках.
В противоположность «Умирающему лебедю», исполненному химерической нежности, болезненного лиризма, медленному и меланхоличному, «Танец с факелом» требует быстроты и бодрости. Это гимн огню, свету, жизни. Добавлю: исполнять его было еще и небезопасно, поскольку факел, который я держала в руке, горел по-настоящему и, что называется, был подожжен от души. Этот сольный номер, заснятый на пленку без ведома Дягилева, к сожалению, был утрачен. Моим «Умирающим лебедем» станет «Жар-птица», о которой я маловато рассказала в «Моей жизни», – но я считаю, что мне удалось поймать ее! [24]
Успехи Павловой сделали ее капризной. Незабываемы вспышки ее гнева, и она позволяла себе много раз отвешивать пощечины тем, кто, как ей казалось, проявлял к ней мало уважения. В «Моей жизни» я рассказывала, правда, без упоминания имени, что во время спектакля с моего плеча соскользнула бретелька. Возвратившись потом за кулисы, я услышала истерический вой с упреками в непристойности, меня осыпали проклятиями. Это был голос Павловой. Я разрыдалась, и меня все старались утешать. Еще я в обиде на нее за то, что она всегда отказывалась научить меня необычной хореографии «Жизели», которую ей передал Петипа.
Однако она могла проявлять и великодушие. Быть может, оттого, что ей так и не суждено было стать матерью, она давала бесплатные уроки и основала в Париже сиротский приют для детей русских эмигрантов.
Предпочтя оставить труппу Дягилева и танцевать в одиночку, она оказалась удачливой и встретила в 1904 году Виктора д’Андре, французско-русского аристократа, чиновника сената и бизнесмена. Он, страстно увлеченный балетом, стал ее импресарио и компаньоном. Он всячески опекал ее, создал ее компанию, организовал ее турне, превратил Павлову в мировую знаменитость и самую богатую балерину своего времени. И скромный, и деятельный, он посвятил ей свою жизнь и всегда был рядом. Павлова обязана ему всем. Какая артистка не мечтает о таком менеджере?
«Русские балеты» оказались первой балетной труппой, начавшей ездить в международные турне, – ну а Павлова стала первой балериной, предпринявшей то же самое в своей собственной компании. Одной из ее заслуг было сделать классический танец доступным для широкой публики, как Бежар сейчас поступает с танцем современным.
Она объездила обе Америки, Австралию, Индию… Для меня, кого так страшат долгие путешествия и вечно мучает морская болезнь, подобная карьера была бы немыслимой.
Лиризм Анны, ее легкая грациозность, изменчивая экспрессия восхищали толпы. Ей прощали и недостаточный выворот бедра, и слабость в коленях и щиколотках, а иногда – и подводившую технику. Есть сотни ее фотографий. Павлову обожали одевать знаменитые кутюрье. Признаюсь, что всегда завидовала этой ее легкости балетных поз, способности казаться кокетливой и чувственной без вульгарности. Моя скромность, моя стыдливость всегда обуздывали непосредственный порыв. Рядом с Анной, такой веселой и открытой миру, я чувствовала себя неуклюжей и сама себе казалась скорее холодной.
Она тоже поселилась в Англии, в нескольких километрах от Лондона. В купленном ею в собственность доме – Айви-Хаусе – когда-то жил художник Тёрнер. В парковом пруду бесшумно плавали лебеди. Самому величавому из них нарочно подрезали крылья – чтобы Анна могла брать его на руки, позируя перед камерами.
У нее была привычка повторять, что балерина обязана всячески заботиться о своем здоровье. Она настоятельно рекомендовала натирать кожу одеколоном после мышечного напряжения, дабы избежать простуды. Тут нет никакого секрета: физические упражнения закаляют, и танцоры живут долго. Еще они по максимуму используют свои дыхательные способности. Павловой же суждено было угаснуть в пятьдесят лет от пневмонии. Это случилось в январе 1931 года в Нидерландах, в гостинице в Гааге под названием «Индийский отель»! Трогательное совпадение – если знать, что Павлова страстно увлекалась родиной йоги, баядерок и махарадж. Во время турне в этой стране – увы, мне побывать там не довелось – она восторгалась индийскими танцами, стилями катхак и бхаратанатьям, и сотрудничала с хореографом Удай Шанкаром. Она могла бы исцелиться, но отказалась от необходимого хирургического вмешательства – ибо оно угрожало ее дальнейшей карьере. Рассказывают, что перед последним вздохом она завещала похоронить ее в костюме «Умирающего лебедя». Так и появился миф.
Но вернемся же в 1909 год.
Я сказала, что отсутствие Павловой определило мою судьбу. Действительно, она должна была танцевать в «Пире» вместо Матильды Кшесинской – очень сильной балерины и звезды Мариинки, после ссоры с Дягилевым отказавшейся ехать… И вот заменить их обеих выпало мне!
Если я и смогла пережить ревность к моему триумфу со стороны этих разгневанных фурий, то один урок все же следует извлечь: надо уметь поймать свою удачу, предвидеть каждый подвернувшийся случай, открывающий вам врата к успеху, даже если при первом подступе он кажется недостойным вас. В молодости подходящих случаев бывает много, и есть большое
