До нас не дошло ни одного подлинного портрета Клеопатры. Андре Мальро был отчасти прав, заметив: «Нефертити — лицо без царицы; Клеопатра — царица без лица». И все же кое-что о ее внешности нам известно. Судя по всему, наша героиня была тоненькой и гибкой, хотя у ее родственников наблюдалась явная тенденция к полноте, если не к ожирению. Если судить по профилю на монетах, придется признать правоту Плутарха в том, что царицу нельзя было назвать красавицей в общепринятом понимании. Чуть более изящная версия унаследованного от отца крючковатого носа (у древних греков тоже было такое выражение), полные губы, острый, выдающийся подбородок, высокий лоб. Большие, широко расставленные глаза. Птолемеи были по преимуществу светловолосыми, но Клеопатра и здесь составляла исключение. Едва ли современники умолчали бы о том, что «та египтянка» была белокурой. Определение «медовая кожа» часто встречается в описаниях родичей царицы и, вероятно, с тем же успехом может относиться к ней самой, хотя у нас нет точных сведений о том, как выглядели ее мать и бабка по отцовской линии. В жилах Птолемеев, несомненно, текла персидская кровь, но заводить наложниц-египтянок у них было не принято. Клеопатру никто не назвал бы смуглой.
Впрочем, черты лица ничто по сравнению с неотразимым обаянием, располагающими манерами, шелковыми путами женских чар; Цезарь ценил красоту, но, чтобы его завоевать, одной красоты было мало. Путь к сердцу Помпея лежал через лесть, а к сердцу Цезаря через подкуп. Римлянин имел привычку сорить деньгами. Жемчужное ожерелье его любовницы стоило столько же, сколько годовое довольствие тысячи двухсот солдат. Военные авантюры Цезаря длились почти десять лет, и армию нужно было на что-то содержать. Отец Клеопатры задолжал Риму баснословные деньги, и Цезарь был полон решимости стребовать долг. Он готов был простить половину, но и в этом случае оставалась фантастическая сумма в три тысячи талантов. У Цезаря были экстравагантные вкусы и обширные траты, а у Египта — полная казна. Прелестная девушка, представшая перед римлянином в ту ночь, — та, что так убедительно говорила, так заразительно смеялась, так ловко усыпила бдительность целой армии, происходила из такого древнего рода и выросла в такой роскоши, от которой у любого римлянина помутился бы рассудок — была одной из двух самых богатых людей того времени.
Вернувшись во дворец и увидев сестру и Цезаря вместе, Птолемей пришел в ужас. Ему оставалось только бежать прочь и поднимать народ.
В первом веке до нашей эры оригинальные сюжеты были не в моде, зато ольшой популярностью пользовались новые обработки старых тем. Когда отважная молодая женщина решила искать защиты у много повидавшего немолодого мужчины, ее немедленно заподозрили в колдовстве. Такие встречи дают повод для сплетен вот уже которую тысячу лет. Кто кого соблазнил на самом деле, неизвестно: Цезарь и Клеопатра слишком быстро оказались в объятиях друг друга. И слишком многое было поставлено на карту с обеих сторон. По мнению Плутарха, неукротимый воин оказался беспомощным перед чарами двадцатилетней девчонки. Беднягу в два счета обвели вокруг пальца: Аполлодор пришел, Цезарь увидел, Клеопатра победила. Такая последовательность событий и вправду говорит не в ее пользу. Дион, писавший свое сочинение почти на столетие позже Плутарха, вслед за ним признает абсолютную власть молодой царицы над мужчиной вдвое старше ее. Его Цезарь порабощен мгновенно и безоговорочно. Автор, впрочем, допускает некоторую степень участия самого римлянина, чьи сексуальные аппетиты распространялись на «любую женщину, встреченную на пути». Дион великодушно оставляет за Цезарем определенную свободу действий, не бросает его, беспомощного, в когти коварной, обольстительной сирены. В его описании знаменательная встреча обретает более сложную сценографию. У Клеопатры было время привести себя в порядок. Перед римским гостем она предстала «во всем блеске царственного величия, сдержанной и смиренной». Быть одновременно царственной и смиренной непростая задача. «Увидев ее и услышав ее слова», подобранные, надо полагать, с большим тщанием, Цезарь был покорен. Клеопатра никогда прежде не встречалась с римским полководцем и понятия не имела, чего от него ожидать. Она твердо знала одно: при самом неблагоприятном развитии событий лучше оказаться пленницей Юлия Цезаря, чем родного брата.[12]
Из большинства источников следует, что Клеопатра сумела быстро склонить Цезаря на свою сторону, «превратив судью в защитника». На самом деле процесс соблазнения вполне мог занять больше, чем одну ночь. У нас нет доказательств того, что между ними сразу возникла физическая близость. При отрезвляющем свете дня — действие вовсе не обязательно происходило наутро после легендарной встречи — Цезарь предложил Клеопатре примириться с братом и «править царством наравне с ним». Советники Птолемея, несомненно, только этого и ждали. Раунд был за ними. Регенты не сомневались, что после кровавой драмы в бухте Пелузия римлянин у них в вечном неоплатном долгу. Внезапное появление Клеопатры во дворце в расчет не принималось. Для молодого Птолемея ее возвращение было таким же сюрпризом, как и для самого Цезаря. Узнав, что его обвели вокруг пальца, юноша повел себя совсем не так, как подобает правителю: он разрыдался, бросился вон из дворца и с громкими стенаниями помчался по улицам. Окруженный придворными и соратниками, он сорвал с головы белую ленту и бросил ее под ноги, вопя, что сестра его предала. Телохранители Цезаря догнали Птолемея и вернули во дворец, где он был помещен под замок. Тем временем в городе назревал мятеж, евнух Потин призывал толпу схватить Клеопатру. Если бы не Цезарь, блистательное правление царицы завершилось бы, не успев начаться. Жизнь застигнутого врасплох полководца тоже могла окончиться весьма плачевно. Цезарь думал, что его позвали разобраться с семейной ссорой, не догадываясь, что вместе с двумя потрепанными долгой войной легионами оказался в эпицентре разгорающегося восстания. Клеопатра забыла объяснить своему защитнику, что не пользуется поддержкой у жителей столицы, предпочитавших видеть на троне ее брата.
Встревоженный Цезарь понял, что пришло время появиться перед народом. С безопасного расстояния — скорее всего, с балкона или из окна дворца — он пообещал толпе «выполнить все ее требования». Вот когда пригодились навыки оратора. Клеопатра наверняка подсказала римлянину, как лучше воздействовать на александрийцев, но ему не требовались советники, чтобы произнести пламенную речь, подкрепляя верно найденные слова уместными жестами. Цезарь был признанным гением риторики, замечательным оратором, мастером слова, «умевшим зажечь огонь в сердцах слушателей и повести их за собой». Когда начались переговоры, он сумел скрыть свои истинные чувства и заверил Птолемея, что явился в Египет «с миссией дружбы и мира». Цезарь добился своего: египтянин согласился заключить перемирие. Со стороны Птолемея это была небольшая уступка, ведь он знал, что его советники ни за что не прекратят борьбу. Пока шли переговоры, к Александрии подтягивались войска.
