Я глубоко уверен, что Ваше мнение о Михаиле Кольцове, Ваша характеристика его, как писателя и общественного деятеля, имели бы сейчас первостепенное значение.
Позвольте мне надеяться, что Вы найдете возможным уделить внимание судьбе брата и поможете ему вернуться к работе и творчеству, если он жив, поможете реабилитации его честного имени советского писателя-патриота, если он погиб.
Глубоко Вас уважающий Бор. Ефимов
Непосредственной проверкой и изучением дела Кольцова занимается Заместитель Главного Военного Прокурора тов. Терехов.
Если Вы, Александр Александрович, пожелали бы поговорить о затронутых вопросах более подробно, то я в любой день и час готов прибыть по Вашему вызову.
20 августа 1954 года.
На это письмо почти через два месяца был получен следующий лаконичный ответ:
7 октября 1954 г.
Уважаемый Борис Ефимович!
Ваше заявление по делу Вашего брата М. Е. Кольцова направлено мной Генеральному Прокурору СССР товарищу Руденко Р. А.
О результатах Вам будет сообщено.
С приветом А. Фадеев
ЗА ОТСУТСТВИЕМ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Конечно же, никто из тех, в чьи руки попали ходатайства о реабилитации Кольцова — ни Ворошилов, ни Фадеев, ни Руденко, ни те прокуроры, которые непосредственно занимались проверкой «Дела Кольцова» — ни минуты не сомневались, что дело это фальсифицировано, и тем не менее самый процесс реабилитации был длительным и скрупулезным. Не раз и не два моего деда вызывал на допрос прокурор полковник Аракчеев и подробно, часами, выяснял все, связанные с арестом Кольцова, факты. Наконец в один из зимних дней 1954 года дед вышел из Главной Военной Прокуратуры со следующей справкой:
Сообщаю, что 18 декабря 1954 года Военная Коллегия Верховного суда СССР, по заключению Прокуратуры СССР, приговор по делу Вашего брата КОЛЬЦОВА Михаила Ефимовича отменила и дело в отношении его прекратила за отсутствием состава преступления.
За официальной справкой о прекращении дела в отношении КОЛЬЦОВА М.Е. Вам надлежит обратиться в Военную Коллегию Верховного суда СССР по адресу Москва, ул. Воровского, 13.
Зам. главного военного прокурора полковник юстиции Терехов
Простившись с Аракчеевым, дед вышел на улицу Кирова и в трескучий мороз направился прямо в Дом Союзов. Там уже третий день проходил Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Ему не терпелось, чтобы все поскорее узнали о реабилитации Михаила Кольцова. Был перерыв между заседаниями, и дед сразу направился за сцену искать Фадеева. Тот что-то писал. За его спиной стоял Константин Симонов.
— Здравствуйте, Александр Александрович! — сказал дед. — Вот, посмотрите.
Фадеев прочел справку прокуратуры. Помолчал.
— Ну, что ж. Отлично, — сказал он.
И после некоторой паузы, спросил:
— Ну, а какова же его судьба?
— Не знаю, Александр Александрович, но мне не очень нравится, что эту справку вручили мне, а не ему лично.
— Да, — задумчиво сказал Фадеев, — это внушает тревогу.
Трудно сказать, о чем в эту минуту думал Фадеев. Ведь по своему положению генерального секретаря Союза писателей он скреплял подписью постановления об аресте того или иного члена Союза. Подписал он, наверно, и арест Кольцова, с которым был в многолетней дружбе. И не мог он, безусловно, без внутренней горечи читать в этой справке фразу об «отсутствии состава преступления».
— Александр Александрович, — сказал Ефимов, — может быть, с трибуны съезда как-то упомянуть фамилию Кольцова, которая пятнадцать лет была под запретом.
Фадеев подумал.
— Вы знаете, — сказал он, — главное не в этом. Писатель должен прийти к людям через свои произведения. Вот, Симонов курирует издательство «Советский писатель». Надо срочно переиздать «Испанский дневник». Потом другие произведения.
— Да, Александр Александрович, прежде всего «Испанский дневник». И с той рецензией, которую вы написали вместе с Алексеем Толстым для «Правды» незадолго до… А вы, Константин Михайлович, были тогда еще молодой, эту рецензию, наверно, не знаете.
— Напрасно вы так думаете, — отозвался Симонов. — Эту рецензию я очень хорошо помню.
Недели через три на секретариате Союза писателей было принято решение об утверждении Комиссии по литературному наследию М. Е. Кольцова в составе: Д. Заславский (председатель), Б. Агапов, К. Симонов и Б. Ефимов.
Вот подлинный текст документа, подобные которому получили широкое распространение в нашей стране под названием «посмертная реабилитация»:
ВЕРХОВНЫЙ СУД СОЮЗА ССР
ОПРЕДЕЛЕНИЕ № 4н — 011 726
ВОЕННАЯ КОЛЛЕГИЯ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР
В составе: Председательствующего Генерал-Лейтенанта юстиции Чепцова и членов: генерал-майора юстиции Степанова и полковника юстиции Семика рассмотрев в заседании от «18» декабря 1954 г.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА СОЮЗА ССР
на приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 1-го февраля 1940 года, которым КОЛЬЦОВ-ФРИДЛЯНД Михаил Ефимович осужден по ст. ст. 58–1 «а», 58–10, 58–11 УК РСФСР к ВМН — РАССТРЕЛУ, с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества, заслушав доклад тов. Степанова и заключение пом. Главного Военного прокурора подполковника юстиции Аракчеева,
УСТАНОВИЛА:
По приговору Кольцов-Фридлянд признан виновным в том, что, будучи антисоветски настроенным, в 1923 году примкнул к троцкистскому подполью, пропагандировал троцкистские идеи и популяризировал руководителей троцкизма.
В 1932 году был вовлечен в троцкистскую террористическую организацию врагом народа Радеком и по заданию последнего установил контакт с агентами германских разведывательных органов.
Кроме того, в 1935–36 г.г. установил организационную связь с агентами французской и американской разведок и передавал им секретные сведения.
В заключении Главного Военного Прокурора указывается, что Кольцов-Фридлянд осужден необоснованно, по непроверенным материалам, и ставится вопрос об отмене приговора Военной Коллегии и прекращении дела в отношении Кольцова-Фридлянда ввиду отсутствия преступления в действиях осужденного.
В заключении отмечается, что в связи с проведенной проверкой по этому делу открылись новые обстоятельства, которые не были известны суду при вынесении приговора по делу Кольцова-Фридлянда и которые свидетельствуют о его невиновности.
На предварительном следствии Кольцов-Фридлянд признал себя виновным в предъявленном ему обвинении, однако в суде от своих показаний он полностью отказался и признал себя виновным лишь в том, что он в 1918 году написал несколько статей антисоветского характера, но об этом своевременно было известно Партии и Советскому Правительству и этот «грех» он загладил последующей безупречной работой.
