На следствии Кольцов-Фридлянд признал, что он имел преступную связь с врагом народа Радеком. Однако, просмотром дела на Радека установлено, что Кольцов-Фридлянд по его показаниям не проходит.
Кольцов-Фридлянд также на следствии показывал, что он установил преступные связи с бывшими работниками МИД СССР Гнединым, Гиршфельд, Мироновым и Штейн Б. Е. Просмотром архивно-следственного дела Миронова (Пинес) Б.М. установлено, что Кольцов М. Е. по его показаниям, как участник троцкистской организации и как агент иностранных разведок, не проходит.
Гиршфельд и Гнедин, изобличавшие Кольцова в преступной связи с ними, еще на предварительном следствии отказались от своих показаний и заявили, что они в результате применения к ним незаконных методов следствия, оговорили себя и других лиц.
Бывший полпред в Риме — Штейн Б. Е. по данным учетно-архивного отдела КГБ осужденным не значится. Просмотром архивно-следственного дела по обвинению бывшего сотрудника редакции газеты «Правда» Леонтьевой Т. К., изобличавшей в ходе предварительного следствия Кольцова в его преступной деятельности, установлено, что она еще в процессе следствия отказалась от своих показаний. Дело в отношении Леонтьевой в 1941 году постановлением Особого Совещания прекращено.
Будучи допрошенной Главной военной прокуратурой 27 августа 1954 года Леонтьева характеризовала Кольцова, как преданного Советскому государству человека.
В отношении своих показаний от 25 сентября 1938 года Леонтьева показала, что таких показаний на Кольцова она не давала, что эти показания являются сплошным вымыслом и клеветой на Кольцова, что этот протокол сфальсифицирован следователем Макаровым и что подписала она эти показания в результате применения к ней незаконных методов следствия.
Далее в заключении отмечается, что в Постановлении на арест Кольцова М. Е. указано, что родной брат Кольцова — Фридляндер (историк) расстрелян органами НКВД, как активный враг, ближайший сподвижник Тер-Ваганяна.
Проверкой установлено, что в 1936 году действительно был арестован, а в 1937 году осужден к ВМН профессор истории Фридлянд (а не Фридляндер) Григорий Самойлович, однако, как это видно из материалов дела на Фридлянд Г. С., Кольцов М. Е. ни в каком родстве не состоял с ним и по его показаниям вообще не проходит.
В заключении утверждается, что как видно из оперативных материалов дела НКВД СССР, в процессе следствия в отношении Кольцова применялись незаконные методы следствия.
В связи с тем, что изложенные обстоятельства не были известны суду при рассмотрении дела в отношении Кольцова М. Е. Военный Прокурор полагает необходимым рассмотреть это дело по вновь открывшимся обстоятельствам и отменить приговор, а дело в уголовном порядке прекратить за отсутствием состава преступления в действиях осужденного.
Проверив все собранные материалы по делу и обсудив заключение Главного Военного Прокурора, Военная Коллегия Верховного Суда СССР находит, что в заключении обоснованно ставится вопрос об отмене приговора в отношении Кольцова-Фридлянда и прекращении его дела в уголовном порядке, а потому,
ОПРЕДЕЛИЛА:
Приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 1 февраля 1940 года по делу Кольцова-Фридлянда Михаила Ефимовича в связи с открывшимися новыми обстоятельствами отменить и дело в уголовном порядке в силу ст.4 п.5 УПК РСФСР прекратить.
Председательствующий Чепцов
Члены Степанов, Семик
Получив справку о реабилитации брата, дед счел нужным написать Ворошилову:
Глубокоуважаемый КЛИМЕНТ ЕФРЕМОВИЧ!
Согласно Вашему указанию, Прокуратура СССР произвела проверку дела моего брата КОЛЬЦОВА Михаила Ефимовича. Мне сообщено, что обвинения, выдвинутые в свое время против Кольцова, оказались фальсифицированными и ложными. Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговор по делу Кольцова отменила и дело прекратила за отсутствием состава преступления.
Таким образом, Михаил Кольцов полностью реабилитирован. Руководство Союза Советских писателей считает нужным переиздать «Испанский дневник» и другие избранные литературные произведения Кольцова.
От всей души приношу Вам, дорогой Климент Ефремович, горячую благодарность за внимание к судьбе моего брата, так несправедливо и трагически пострадавшего.
К великому сожалению, никаких точных сведений о его участи я не получил. По мнению Председателя Военной Коллегии-генерала Чепцова, который лично со мной беседовал, Кольцова уже много лет нет в живых. Однако, это не подкрепляется никакими определенными данными. С другой стороны, мне известны факты, которые дают серьезные основания предполагать, что брат жив.
Дорогой КЛИМЕНТ ЕФРЕМОВИЧ!
Ваше вмешательство привело к восстановлению честного имени коммуниста и писателя Михаила Кольцова. Это дает мне смелость еще раз обратиться к Вам и просить Вас дать указания о более тщательных розысках его самого.
Очень прошу Вас, Климент Ефремович, извинить меня за беспокойство, а также принять мои самые лучшие и самые искренние пожелания здоровья и счастья в Новом году.
2 января 1955 г. Бор. Ефимов
Через несколько дней после того, как дед отправил письмо Ворошилову, у нас дома раздался телефонный звонок. Дед подошел к телефону. Говорил Ворошилов:
— Здравствуйте. Ну, вы больше не «брат врага народа».
— Да, Климент Ефремович. Большое вам спасибо. Но…
— Да, да. Я знаю. К великому сожалению… Очень вам сочувствую. Ну, всего хорошего.
Дед почувствовал, что этот разговор тяготит Ворошилова и ему хочется поскорее его закончить. Его нетрудно было понять… Ведь на совести Ворошилова были смерть Тухачевского, Якира, Уборевича, Егорова, Блюхера, его боевых соратников по Гражданской войне, а также тысячи и тысячи других боевых командиров, к смертной казни которых он, Ворошилов, приложил руку…
…Я заканчиваю свой рассказ о судьбе Михаила Кольцова. Короткой была его жизнь. Он не знал старости и только-только вступил в пору зрелости. Но за эти не столь уж долгие годы успел сделать так много, что этого хватило бы на десяток биографий других людей. Об этом свидетельствует хотя бы сборник воспоминаний «Михаил Кольцов, каким он был», где о его кипучей, неутомимой, разносторонней деятельности пишут люди, его знавшие: писатели, журналисты, военачальники, дипломаты, политики, деятели культуры. Подробно рассказывая о том, каким он был энергичным, мужественным, талантливым, остроумным, веселым и т. д., авторы воспоминаний весьма неохотно обращаются к событиям после роковой ночи с 12 на 13 декабря 1938 года, то есть после его ареста в редакции «Правды». Как будто некий «железный занавес» секретности и тайны опускается над его дальнейшей судьбой. Воспоминания о нем заканчиваются, как правило, осторожными намеками:
