class="p1">В судьбе Чернышевского, да и в судьбе России (если связывать судьбу державы с судьбой императора) Шувалов сыграл роль двусмысленную, скорее отрицательную, несмотря на все его попытки содействовать в начале 80-х, после убийства Александра II, освобождению Чернышевского – после того как именно он загнал его в Вилюйск, в «долину смерти». Но об этом надо подробнее. Поразительно, как он сплел веревку, связавшую судьбу Чернышевского с судьбой императора. Потом пришлось за это расплатиться. Он искал своей выгоды и обратил Чернышевского в страшного Вампуку. Но Вампукой-то был не он. Просто Шувалов и император провоцировали появление бомбометателей. Если правительство поступает помимо права, отрицая правовые нормы, значит, и нам можно. Это фиксировал Энгельс, который был против индивидуального террора, но полагал, что самодержавие не оставляет русским радикалам другого выхода, ибо иным путем они не могут донести до правительства свои пожелания. Замечу, что все это были не фанатики, а люди с высшим образованием.
Подчеркивая правовой характер своих деяний, народовольцы называли свои выстрелы и бомбометания не убийствами, а казнью. Тем самым деяния власти они оценили как проявление внеправового насилия. А казнь Чернышевского воспринимали как убийство, каковым оно и было.
Граф Петр Андреевич Шувалов
Шеф жандармов П.А. Шувалов, еще в декабре 1868 г. обсудил с генерал-губернатором Восточной Сибири М.С. Корсаковым «опасения» насчет возможного побега Чернышевского и в сентябре 1870 г. провел через Комитет министров решение изолировать Чернышевского, водворив его под стражей «в такой местности и при таких условиях, которые бы устранили всякие опасения насчет его побега и тем самым сделали бы невозможным новые со стороны молодежи увлечения к его освобождению». Такой местностью был выбран Вилюйск. Запуганный им император и без того не любивший Чернышевского, охотно согласился.
Это был, конечно, чистейшей воды произвол, акт противозаконный. Тот самый произвол, который Чернышевский считал проклятием России. Этот принцип был абсолютно анти-европейским, степным, наследием монгольского владычества. На этом произволе, полагал он, базируется как верховная власть, так и народное стремление к воле, не считающееся со свободой другого человека. Разумеется, в конечном счете все решала в России самая высшая власть, даже в мелочах проявляя свое господство, не давая развернуться самодеятельности подданных. Но лишенный прав и законов народ приучался на примерах верховной власти всего добиваться силой волевого решения, силой прихоти, произвола, даже в тех случаях, когда он выступал против этой верховной власти. Вот, быть может, одно из важнейших наблюдений мыслителя: «Основное наше понятие, упорнейшее наше предание – то, что мы во все вносим идею произвола. Юридические формы и личные усилия для нас кажутся бессильны и даже смешны, мы ждем всего, мы хотим все сделать силою прихоти, бесконтрольного решения; на сознательное содействие, на самопроизвольную готовность и способность других мы не надеемся, мы не хотим вести дела этими способами; первое условие успеха, даже в справедливых и добрых намерениях, для каждого из нас то, чтобы другие беспрекословно и слепо повиновались ему. Каждый из нас маленький Наполеон или, лучше сказать, Батый. Но если каждый из нас Батый, то что же происходит с обществом, которое все состоит из Батыев? Каждый из них измеряет силы другого, и, по зрелом соображении, в каждом кругу, в каждом деле оказывается архи-Батый, которому простые Батыи повинуются так же безусловно, как им в свою очередь повинуются баскаки, а баскакам – простые татары, из которых каждый тоже держит себя Батыем в покоренном ему кружке завоеванного племени, и, что всего прелестнее, само это племя привыкло считать, что так тому делу и следует быть и что иначе невозможно» (Чернышевский. VII, 616).
По справедливому замечанию А.А. Демченко, дело Чернышевского находилось теперь полностью в руках главного начальника Третьего отделения. Свою основную задачу П.А. Шувалов видел в отыскании способов оставить Чернышевского в тюремном заключении и тем самым лишить его возможности выступать в печати. Для этого нужно было обойти закон, по которому Чернышевский, отбыв наказание, имел право на поселение в Сибири согласно утвержденному императором решению Государственного Совета от 7 апреля 1864 г. Совмещением незаконного требования (продолжение тюремного заключения) с законным пунктом приговора («поселить в Сибири навсегда») Шувалов соблюдал декорум, придавая окончательному решению законный вид.
На своем заседании 15 сентября 1870 г. Комитет министров, разумеется, согласился с действиями П.А. Шувалова и М.С. Корсакова и предписал «приступить к отысканию всех возможных мер к обращению сего преступника, согласно закона, в разряд ссыльнопоселенцев в такой местности и при таких условиях, которые бы устраняли всякие опасения насчет его побега и тем самым сделали бы невозможными новые со стороны молодежи увлечения к его освобождению». Резолюция Александра II от 25 сентября: «Исполнить». Почему же был выбран Вилюйск? Как замечал тот же Корсаков, местные условия климата и образа жизни якутов, а главное уединённое от товарищей своих жительство делает ссылку в Якутской области для политических преступников невероятно тягостною. Как точно пишет Демченко, «облегчением участи» обозначено содержание нового сочинения Шувалова, имевшего официальное название «Записки по делу о порядке обращения ссыльнокаторжного Николая Чернышевского в разряд ссыльнопоселенцев». Но по своим названиям документы о Чернышевском придерживались закона, по содержанию – противоречили закону. Вилюйск означал полное одиночество и лишение возможности получить журнальную или какую-либо другую литературную работу. Содержание в доме под постоянной охраной и с запрещением отлучек – тюрьма. Тюремный режим подчеркивался выдачей ежемесячной казенной суммы для существования. Такое безусловное ограничение свободы лишь на бумаге могло считаться исполнением закона о переводе на поселение. На деле это означало бессрочное продление приговора 1864 г. с назначением жительства в несравненно более худших условиях, чем в Кадае или Александровском заводе. К этому надо добавить, что Вилюйск окружен непроходимыми болотами, что там время от времени вспыхивала проказа, а местные называли Вилюйскую долину «долиной смерти». Сам заключенный при всем своем невероятном терпении и уговорах жены, что ему хорошо, писал жене в апреле 1872 г.: «Вилюйск – это по названию город; но в действительности это даже не село, даже не деревня в русском смысле слова, это нечто такое пустынное и мелкое, чему подобного в России вовсе нет. <…> Надобно перенести воображением этот хутор в пустыню, за 700 верст от ближайшего рынка: да и на этом рынке слишком часто не бывает слишком многих самых необходимейших товаров» (Чернышевский, XIV, 516).
Город Вилюйск Якутской области, место ссылки Чернышевского (1872–1883)
Надо также понять, что медицинское обслуживание возможно все в том же Якутске, за 700 верст. То есть любое более или менее серьезное
