в космосе, из которых два дня советский и американский корабли были состыкованными, пришла пора им обоим разойтись разными дорогами. После расставания мы с Кубасовым еще сутки провели в полете, прежде чем вернуться домой. «Аполлон» же оставался на орбите на трое суток дольше. Для Америки этот полет стал последним пилотируемым на следующие шесть лет.
Советская космонавтика в последовавшие годы неуклонно развивалась, и я играл в этом немаловажную роль. Но в программе США наступал долгий перерыв в пилотируемых полетах, закончившийся в 1981 году первым стартом космического челнока «Спейс шаттл».
Мы уже с начала 1970-х знали, что американцы разрабатывают многоразовый орбитальный космический корабль, которым и стал «Шаттл». За несколько лет до того мы с другими студентами академии имени Жуковского проектировали собственный многоразовый корабль.
При попечительстве профессора Сергея Белоцерковского за несколько месяцев до выпуска из академии в 1968 году нам дали задание разработать проект «крылатого космического корабля типа „шаттл“». По этому проекту мы написали двенадцатитомную диссертацию и послали ее, сопроводив письмом, в ЦК партии, предлагая, чтобы дали указание немедленно начать разработку такого аппарата.
ЦК перенаправил наше предложение в Министерство обороны, но оно отклонило проект, вернув нам диссертацию с перечеркнутой обложкой и написанными на ней словами «Фантазия!» и «Занимайтесь своим делом!». Наши планы засунули в пыльный шкаф и забыли о них. Больше десяти лет спустя, когда американцы уже готовились запустить свой первый шаттл «Колумбия», нас позвали в Центральный комитет и спросили, почему в нашей космонавтике подобного проекта никогда не было.
– В 1968 году мы выдвигали на рассмотрение предложение разработать аппарат такого типа, – проинформировали мы комитет. – Нас тогда не восприняли всерьез. Сейчас видим последствия.
Только тогда и решили начать работу над нашим собственным космическим челноком, который впоследствии получил название «Буран». Однако американский «Шаттл» и наш «Буран» очень различались. Если американцы сажали свой космический самолет на Землю под управлением пилота, то для «Бурана» разрабатывалась система полностью автоматической посадки, которая была намного дороже и требовала много времени.
Глушко настаивал на системе автоматической посадки, утверждая, что она посадит аппарат в любых условиях. Мы пытались возражать, говоря, что автоматику следует применять только в авариях, а не всегда, – по сути, продолжился старый спор между космонавтами и инженерами о том, что космонавтам стоило бы больше доверять управление кораблем. Я всегда считал, что ручная система управления должна быть основной, а не запасной. После отказа автоматической системы наведения на «Восходе-2» важность ручного управления стала очевидной. Но победили инженеры. «Буран» строили с автоматической системой посадки. Мы потеряли из-за этого много времени, и в итоге программу прекратили в связи с отсутствием средств.
Но во времена полета «Союз – Аполлон» эти печали еще только предстояли.
Последний день на орбите мы провели, выполняя серию опытов и готовясь вернуться в земную атмосферу. Мне удалось даже немного порисовать, сделав это частью научного эксперимента. Вновь я взял в полет мелки и бумагу. А еще прихватил специальное устройство, чтобы точно измерять и записывать цвет фона в разных частях поверхности Земли.
Я хотел все измерить, чтобы помочь картографам в будущем точнее раскрашивать географические карты. Начал я с записи показаний прибора при измерении очень разнообразных цветов в океанах и более мелких морях планеты. Например, Черное море – действительно самое темное на Земле, и у меня получилось зарегистрировать его истинный цвет. Я хотел так же оценить главные горные цепи нашей планеты, но, к сожалению, не успел.
После шести суток в космосе вечером 21 июля пришла пора возвращаться на Землю. Как и запуск, посадку космического корабля впервые показывали в прямом эфире по телевидению на весь Советский Союз. Миллионы наших соотечественников собрались у телевизоров, чтобы увидеть, как мы садимся и нас спасают.
В 13:09 по московскому времени двигатели «Союза» включились по плану посадки. Через девять минут, когда спускаемый аппарат отделился от приборно-агрегатного отсека, вертолеты и спасатели выдвинулись в район ожидаемого приземления. В 13:40 телекамеры на борту спасательных вертолетов показывали, как наш спускаемый аппарат плавно снижался под колышущимся куполом парашюта.
Когда до земли оставалось несколько метров, сработали двигатели мягкой посадки, чтобы ослабить удар при касании с ровным пшеничным полем в Казахстане. Всего через три минуты Кубасов уже открыл люк и стал выбираться на твердую почву. Я вышел за ним, улыбаясь и махая рукой. Нас забрал вертолет, чтобы увезти на Байконур.
С борта еще летящего «Аполлона» Том Стаффорд и его команда прислали нам поздравление с успешным приземлением. Они сели не так хорошо. Мы лишь потом узнали все подробности случившегося. Тогда нам сообщили только, что «Аполлон» приводнился к северо-западу от Гавайских островов 24 июля и во время спуска на борту произошла какая-то серьезная авария.
Оказалось, что командный модуль заполнил ядовитый газ, тетраоксид диазота: некоторые двигатели ориентации модуля не отключились на правильной высоте и в результате, когда сработала парашютная система, токсичные газы просочились через вентиляционные клапаны в кабину. Экипаж чуть не задохнулся насмерть.
Позже нам объяснили, что тогда случилось. Но мы не стали ничего разглашать.
* * *
После недолгих медпроверок на Байконуре нас отправили самолетом в Москву, где мне предстояло отчитаться о полете «Союз – Аполлон» Центральному комитету КПСС. И тут случилось нечто вовсе из ряда вон выходящее.
Когда самолет приземлился в Москве, пилот получил указание остановиться в конце взлетно-посадочной полосы и ждать какую-то посылку. Выглянув в иллюминаторы, мы увидели, что вдоль полосы несется военный «газик». Машина остановилась, из нее кто-то выскочил и помчался к трапу самолета. Я слышал, как он радостно закричал в открытую дверь:
– Передайте это генералу Леонову! – Он протянул большой сверток.
– У нас на борту нет никакого генерала Леонова, – ответил член экипажа самолета.
Мое воинское звание было полковник. Хотя я фактически уже какое-то время делал генеральскую работу, в нашей стране развелось столько генералов, что офицеру званием пониже, по сути, приходилось ждать, когда кто-нибудь из генералов умрет, чтобы дождаться повышения.
– Я сказал, отдайте это генералу Леонову! – отрезал офицер. – Это приказ.
Когда сверток передали мне, я сорвал с него бумагу. Это был генеральский мундир. Мне трудно выразить словами, какой прилив гордости я испытал. Определенно, кто-то все хорошо подстроил. И меня очень растрогал неформальный способ, который выбрало начальство, чтобы произвести меня в новое звание. В тот же день меня наградили второй звездой Героя Советского Союза и орденом Ленина – высшими наградами нашей страны.
Пока самолет ехал по рулежным дорожкам, я быстро переодевался в новую форму. Самолет остановился. Я вышел и
