И вот однажды на таком танцевальном вечере достаточно пожилой польский офицер пригласил Риту на мудреную мазурку. Она была рада, раскраснелась, но, вернувшись домой, поняла, что наступают роды.
Ночью мы вели ее в госпиталь, почти через весь Рембертув. А к утру она родила.
Я знал, что новорожденные, конечно, очень маленькие, но наш оказался настолько мал! Как потом мне сказали, в нем веса было намного меньше обычного стандарта, да и рост нестандартный, малый. Такое щупленькое тельце.
Еще задолго до родов мы придумывали имя будущему ребенку. Я предложил назвать, если будет сын, Аркадием. Пусть, говорил я, будет он Аркадием Александровичем, в честь моего первого и любимого фронтового комбата Осипова. И даже один день он у нас прожил под этим именем. Но назавтра она сказала, что ей ночью приснился ее отец (может, это так и было), и она хотела бы назвать нашего первенца Сергеем в честь отца. У меня не было веских оснований возражать.
Не очень крупным был наш первенец и первые годы жизни своей часто болел, но потом окреп, вырос, наверстал, да и здоровьем не оплошал. Ровесник Победы! Сейчас ему уже тоже за 60. И ростом «дошел» почти 180, и вес «набрал» – около центнера!..
А тогда, вскоре после рождения сына, мне сделали операцию по извлечению немецкой пули, сидевшей во мне больше года после памятного ранения под Брестом. Операция была вынужденной, так как пуля эта, мигрируя в теле и как-то хитро обойдя кости таза, вышла под кожу на самом неудобном месте, и ни сидеть, ни лежать не давала. Извлекли ее сравнительно легко, под местным обезболиванием. И была она покрыта неровным слоем налета, делающего ее похожей уже на какой-то странный кокон. Мой организм, вероятно, ослабленный жестокой малярией, на такую пустяковую операцию среагировал неадекватно. Когда я вышел на воздух, во двор, мне стало дурно, и я едва устоял на ногах…
А в общем, моя малярия стала понемногу отступать, приступы ее стали более редкими и менее изнурительными, температура уже не доводила меня до бредового состояния и мне можно было (да и нужно уже!) возвращаться в батальон. Но тут встала задача: и ребенка нужно зарегистрировать, и брак свой узаконить. Поехал я в Варшаву, зашел в комендатуру города, надеясь все по-быстрому оформить. Там мне разъяснили, что теперь в Варшаве функционирует Консульский отдел Советского посольства, где и регистрируют все акты гражданского состояния. Нашел я это учреждение и узнал, что для регистрации брака нужно присутствие обоих «брачующихся», а для регистрации ребенка – достаточно документа, подтверждающего факт его рождения.
Через несколько дней на машине начальника госпиталя мы, празднично одетые, с начищенными небогатыми наградами, оказались в нужном месте. Процедура регистрации была простой: сделали отметки в наших служебных документах и выдали свидетельства о браке и о рождении сына. А в этом свидетельстве записали в графе «место рождения»: «город Варшава, Польша». И какое совпадение: Сергей, внук отца Риты, имевшего польские корни, родился на земле предков своего деда, в городе, за освобождение которого от фашистов воевал здесь я, его отец. Мальчик рос хорошо, постепенно преодолевая свою «нестандартность» и болезненность. Из худенького, маленького тельца стал оформляться эдакий крепыш, с уклоном к виду богатырскому.
Итак, за здоровье жены и сына у меня беспокойства не было, тем более что были они под бдительным и тщательным присмотром медика, матери Риты и бабушки Сережи.
…Была уже середина сентября. Понимая, что наш штрафбат в связи с окончанием войны должен прекратить свое существование, я торопился выехать в Берлин. Найти батальон на прежнем месте мне не довелось, его уже расформировали. Поехал я в Потсдам, пригород Берлина, в штаб ГСОВГ (Группы Советских оккупационных войск Германии), нашел там отдел кадров, где мне полковник Киров обрисовал суть дела и зачитал ту самую аттестацию, в которой мой бывший комбат записал: «Майор Пыльцын – перспективный офицер. Целесообразно оставить в кадрах Вооруженных Сил». А этому майору тогда было чуть больше 21 года.
Порылся Киров еще в каких-то бумагах, пожал плечами и сказал, что почему-то меня не представили к награде по случаю окончания войны. На мое замечание, что я недавно получил орден за Одер и участие в Берлинской операции, он сказал, что было распоряжение маршала Жукова в честь Победы и в связи с расформированием штрафбата представить к награждению орденами Отечественной войны всех офицеров, находившихся в батальоне более года.
У меня уже было четыре ордена и медаль «За отвагу», и я как-то не очень сожалел о случившемся. Просто подумал, что очень верна пословица «с глаз долой – из сердца вон», и что хоть так, но отомстил мне Батурин за мою строптивость.
Здесь же, в штабе, я встретил Василия Назыкова, который у нас в штабе штрафбата был старшиной – заведовал секретным делопроизводством, а затем произведен в лейтенанты и теперь служит при штабе Группы. Он подтвердил мои предположения: когда майор Матвиенко, бывший мой ротный, а последние полгода – заместитель комбата, предложил Батурину наградной лист на меня, тот отложил его в сторону, сказав, что я и так недавно получил очень высокую награду.
А между тем там, в Потсдаме, полковник Киров сказал мне: «Назначать тебя командиром стрелкового батальона в соответствии с выводом по аттестации не имеет смысла, так как не исключено, что этот батальон завтра же будет определен на расформирование, а на Дальний Восток, чтобы повоевать еще и с японцами, ты уже опоздал. Да тебе, кажется, и этой войны хватило». И он предложил мне должность замкомбата в Отдельный батальон охраны военной комендатуры Лейпцига, одного из крупнейших городов, входивших в Советскую зону оккупации Германии.
Как мне разъяснил полковник, до создания правительства Германии всей ее жизнью, и политической, и экономической, ведает Советская Военная администрация Германии (СВАГ) при штабе ГСОВГ, а Лейпциг входил в ведение Советской Военной администрации федеральной земли Саксония.
Мне стало известно от Назыкова, что многие мои боевые друзья получили назначения именно военными комендантами городов, городков и пристанционных поселков, и именно на них возлагались задачи возглавлять политическое, административное и экономическое руководство жизнью мирного населения, то есть выполнять функции местных органов власти.
У меня не было возражений против назначения в этот батальон, тем более что он был тоже, как и штрафбат, отдельным, значит, на положении полка, а я, как замкомбата, получал права командира линейного батальона, что соответствовало выводу по аттестации. На второй же день я отправился в Лейпциг. Поезда ходили уже по четкому расписанию. Странными мне показались вагоны: каждое купе имело автономный выход из вагона на подножку, тянувшуюся вдоль всего вагона, а в купе были только сидячие места. Конечно, по сравнению с нашей Родиной, которую из конца в конец можно одолеть только за 8—10 суток пути, Германия казалась небольшой, и до Лейпцига было всего часа четыре пути.
