Пролеткин растерялся, видя, что его поступок не одобряют и другие разведчики. В свое оправдание сказал:
- К вечеру от этого замка останется куча битого кирпича, даже не найдешь, где твои часы были.
- То в бою! Там неизбежно, - ворчал Иван. - А так нечего безобразничать.
На красной кирпичной стене замка ровными готическими буквами было написано: "Слабая русская крепость Севастополь держался 250 дней против непобедимой германской армии. Кенигсберг - лучшая крепость Европы - не будет взят никогда!"
К разведчикам подошел неведомо откуда взявшийся старик, сухой и скрюченный, с грустными глазами, в густой сетке морщин. Кланяясь и приседая, он боязливо стал говорить:
- Господа руски золдатен, пожалуйста, нет гранаты, не стреляйт уф это подвал. - Он показывал на низкие полуокна, выходившие на тротуар. - Там нихт немецки золдатен, там есть майне фрау, мой жина, мой бедни больной Гертруда.
- Не бойтесь! Мирных жителей мы не трогаем, - сказал Ромашкин.
- Я, я, - вздохнул старик и посмотрел на часы, которые остановил Пролеткин.
- На всякий случай повесьте над окном белый флаг, вон как те, посоветовал Ромашкин, указывая на простыни, свисающие из окон в глубине дымной улицы.
- О, я! Я хотель такой флаг, но боялся офицерен унд золдатен эсэс. Он бросайт гранатен, где есть такой бели флаг.
- Откуда вы знаете русский язык?
- Я был руски плен, первый мировой война. Их бин золдатен оф кайзер.
- Во, братцы, исторический "язык", - весело сказал Пролеткин.
Ромашкин подумал: "Может, его Колокольцев ловил? Он же был "охотником" в ту войну. Но мало ли тогда было "языков" и разведчиков! У старика надо бы узнать что-нибудь более полезное".
- Скажите, нет ли в замок подземных ходов? Каких-нибудь каналов, речек под стенами?
- О, найн! Найн! дер Кенигсен-палас есть отшен крепкий, отшен крепкий оборона. - Немец помолчал. Потом, окинув солдат посветлевшим взглядом, сказал, тыча желтым скрюченным пальцем в сторону красных стен: - В это дверь...
- Ворота, - подсказал Саша.
- О, я! Данке шен. В это ворота ехал генералиссимо Сувороф - он бил генерал-губернатор Остен Пруссия.
Увидев, какое впечатление произвели его слова, еще более радушно сообщил:
- Это ворота ходил Наполеон Бонапарт нах Москау!
- А назад пробежал мимо этих ворот, - вставил неугомонный Саша.
Разведчики засмеялись, а старик, не понимая причины смеха, настаивал:
- Нет мимо - прямо здесь марширен!
Поскольку старик больше не сообщал никаких исторических сведений, Ромашкин спросил:
- Кто выехал из этих ворот двадцать второго июня сорок первого года?
Старик обреченно покачал головой:
- О, майн гот! Это нельзя было делать. Правильно сказаль мудри канцлер Бисмарк - нельзя делать война с Россия. Тот день отсюда ехал ин машинен фельдмаршал Ритгер фон Лееб.
- Данке шен, - поблагодарил Ромашкин, давая понять, что у них больше нет времени для разговоров.
Старик ушел, качая головой и тихо бормоча "Майн гот, майн гот".
Над разведчиками волна за волной прошли самолеты и сбросили бомбы на замок. Вздрогнула и затряслась земля. Красная кирпичная пыль и черный дым поднялись выше зубчатых башен. Взвод самоходных пушек бил в одно и то же место, чтобы сделать проломы. Но стены были четырехметровой толщины, а попасть "снарядом в снаряд" было не так-то просто.
Через несколько часов весь замок, как больной оспой, был изрыт глубокими кавернами. Стены и несколько башен обвалились внутрь двора, над которым клубился дым и взметнулись языки огня. Кто мог уцелеть там после такого ужасного обстрела и непрерывной бомбежки? Был дан сигнал атаки, и полки пошли на последний штурм. Но замок прусских королей, оказывается, был еще жив. Яростный огонь, красные и белые вспышки пулеметов, орудий и фаустов брызгали из всех щелей, амбразур и трещин. Площадь покрылась телами бойцов в серых шинелях, в выгоревших ватниках, в полушубках, в плащ-палатках и грязных, когда-то белых маскировочных костюмах. Эти бойцы не дожили до конца войны всего несколько дней.
Первый штурм замка был отбит.
Бомбардировка и артиллерийский обстрел возобновились. А к вечеру Ромашкин уже ходил внутри замка. Солдаты, взявшие его, сидели здесь же во дворе, заваленном обломками стен, черпали ложками из котелков борщ и кашу, запивали еду винами, извлеченными из погребов, дымили трофейными сигаретами.
День девятого апреля уходил в историю. Последние выстрелы слышались со стороны кенигсбергского зоопарка. Оттуда шли колонны пленных в обвисшей грязной форме, с мрачными лицами, испачканными сажей.
Пленные боязливо уступали дорогу, когда им навстречу попадались измученные группы людей в полосатой одежде узников. Это были освобожденные из лагерей, тюрем, подземных заводов - поляки, французы, голландцы, англичане, югославы, румыны, греки, итальянцы. Они шли весело, поднимали вверх сжатые кулаки, кричали нашим бойцам:
- Рот фронт!
- Спасибо!
Чернявый со впалыми щеками француз в полосатой робе, но уже в берете, вышел вперед и, блестя счастливыми глазами, обратился к Ромашкину, протягивая какую-то бумагу:
- Тоуварищ, передайте это для ваше командование, для ваше правительство!
И ушел, приветливо махая рукой.
Ромашкин прочитал:
"Господин премьер-министр, господа советские генералы, товарищи советские солдаты. Мы, французы, узники фашистов, выражаем вам в наш самый счастливый день очень большую благодарность за возвращенную нам свободу и жизнь. Мы никогда не забудем вас, дорогие друзья. Будь проклят фашизм!
Да здравствует Советская Армия!
Да здравствует СССР!
Да здравствует Франция!"
В конце множество подписей.
Ромашкин отдал эту бумагу подполковнику Линтвареву.
- Это очень ценный документ, - сказал замполит. - Его надо послать в газету.
Сверхмощная неприступная крепость Кенигсберг была взята Советской Армией в течение трех дней.
Впервые за всю войну не нужно было спешить, перегруппировываться и отправляться на какой-то другой участок. Бои в Восточной Пруссии почти всюду закончились. Только на Земландском полуострове, на берегах залива Фришес-Хафф, добивали сбившиеся туда остатки прусской группировки. Но там было достаточно наших войск, и части, взявшие Кенигсберг, остались вроде бы без дела.
Ромашкин всю войну мечтал отоспаться после окончания боев, думал: завалится на неделю и будет спать беспробудно. Но вот предоставилась такая возможность, а спать совсем не хотелось. Солдаты и офицеры ходили по огромному городу, на его улицах кое-где еще догорали головешки. Небезопасно было передвигаться между многоэтажными зданиями, выгоревшими внутри. Иногда махина в пять - семь этажей вдруг плавно кренилась и с грохотом падала, подняв пыль выше соседних домов.
