Их Париж представлял собой длинный перечень географических названий, в котором только самый полный путеводитель признал бы Город Света: Клиши-су-Буа, Лa-Курнёв, Обервийе, Бонди… Это был город, который рос из острова на Сене до тех пор, пока не протянулся до горизонта во всех направлениях. Racaille обозначали границы своей племенной территории в той огромной серой массе домов между лесным массивом Мёдон и равнинами Бос и Бри. Они тоже были детьми Парижа и, как настоящие уроженцы этого города, выражали свою гордость гневными словами, которые звучали как проклятие. А так как каким-то чудом мир читал их сообщения, они писали о рискованных приключениях и незабываемом образовании, которые ожидали всякого, кто осмеливался посетить дебри неисследованного города: «Если вы приедете в Бонди, вы не уедете оттуда живыми!»
Пункт назначения – Северная седловина
Мы добрались до Бонди на своих туристических велосипедах тогда, когда солнце превратило канал Урк в серую стальную ленту. В то утро мы выехали с горы Коль-дю-Донон, которая на триста метров ниже самой высокой вершины горной цепи Вогезы, расположенной на северо-востоке Франции. Веками этот перевал использовали кельтские племена и римские легионы, проходившие между Германией и Галлией. Его значение как перевала отмечено остатками храма Меркурия, а на южном склоне – памятником проводникам, которые помогали французским пленникам ускользнуть от нацистов. Оттуда мы по спирали спустились вниз через сосновые леса и Грендельбрухское ущелье в долину Рейна и к городу Страсбургу, затем пересекли равнины Северной Франции. К тому времени, когда мы добрались до Парижа, мы проехали пятьсот восемьдесят один километр со средней скоростью 92 километра в час, если верить моему GPS-навигатору, который я забыл выключить от волнения, что добрался до железнодорожного вокзала Страсбурга вовремя.
Велосипедная дорожка вдоль канала начинается у Восточного вокзала в Париже. Она пересекает парк Ла-Вийет и проходит под недобрыми взглядами неоготических мукомольных заводов Grands Moulins de Pantin, которые до 2003 г. пропускали через себя всю пшеницу, выращенную на равнинах Бри и Бос, и снабжали мукой все хлебопекарни Парижа. Потом велосипедная дорожка блуждает в лабиринте полуразрушенных зданий, проходит мимо развалин заброшенных фабрик, неясно зачем находящихся «под видеонаблюдением», – в них разбито каждое окно, а каждая поверхность расписана художниками в стиле граффити, такими же изобретательными и решительными, как застройщики. Затем, вновь соединяясь с каналом, дорожка выпрямляется, и велосипед разгоняется достаточно, чтобы можно было переключиться на более высокую передачу. Внезапно, приближаясь к Бонди и мостам, по которым проходит бульвар Периферик-де-Иль-де-Франс, обозначающий границу Парижа, оказалось, что мы крутим педали, двигаясь вдоль линии метро. Поезд замедлял ход перед въездом на станцию «Бобиньи – Пабло Пикассо», и мы могли увидеть лица пассажиров, глядящих на природу.
В тот вечерний час северо-восточный пригород выглядел, как рекламный фильм для «покупателей на диване» и инвесторов. Чернокожий африканец шел вдоль опрятной набережной с другом, на вид курдом; маленькая девочка радостно катилась на своем трехколесном велосипеде от родителей. Удивительно, но на бечевнике (дорога, проложенная вдоль канала или реки для службы навигации. – Пер.) отсутствовало разбитое стекло; единственной опасностью была собака, которая выписывала восьмерки, бегая по свежему запаху. После Бонди, где канал поворачивает на северо-восток, во мраке еще одного дорожного моста стояли три подростка; они выглядели напряженными и нервными, сильно озабоченными чем-то, но явно готовыми отвлечься. Когда они увидели, что мы приближаемся, они перешли на одну сторону дороги и с криком узнавания радостно приветствовали Маргарет, потому что на ней была красная кепка французской команды по велоспорту «Бриош ла Буланжер».
Мы покинули канал у пешеходного моста и проехали два километра по улицам Ольне-су-Буа. «Отель-дю-Парк» был пятиэтажным бетонным общежитием с видом на автомобильную парковку. Сенегалец на стойке регистрации отправил нас вниз в подвал, чтобы мы могли разместить там свои велосипеды. Потом он спросил нас, откуда мы «вот так» приехали.
Каждый велосипедист воспользуется шансом стряхнуть с себя долгое путешествие и похвалить чудесные достоинства велосипеда, так что я сказал ему:
– Сегодня утром мы были на вершине Вогезских гор; мы спустились вниз на велосипедах, доехали до Страсбурга и на скоростном поезде доехали до Восточного вокзала.
Мужчина выглядел слегка озадаченным, так как мы, очевидно, не ответили на его вопрос.
– Нет, нет, – сказал он, – я хотел спросить, как вы добрались сюда от Восточного вокзала?
– Мы проехали на велосипедах вдоль канала.
Его брови взлетели вверх, и он почти закричал:
– Вы всю дорогу от Восточного вокзала ехали на велосипедах?!
– Да…
– Чтоб мне провалиться! Вот это да! – Качая головой, он вручил нам ключ от номера и снова сказал: – Вот это да!
Его так удивил не сам факт того, что мы проехали на велосипедах семнадцать километров, а то, что мы пересекли весь этот застывший океан дворов, стройплощадок, кладбищ, школ, больниц, стадионов, рекламных площадок и инфраструктуры, который соединяет Париж с пригородом. По какой-то причине – личный вызов, неисправность навигатора или неуместная манера иностранцев все делать по-своему – мы отвергли величайшее благо – транспортную сеть, чтобы проследовать по невообразимому маршруту из-за своей величайшей рассеянности.
На следующее утро ввиду проливного дождя наше путешествие могло показаться эксцентричным. Мы проехали через канал и неогороженные железнодорожные пути в Клиши-су-Буа. Исследовав местность вокруг подстанции, где погибли два подростка, мы направились назад в Париж. Когда дождь полил сильнее, мы остановились под мостом, где улыбающаяся рожица, нарисованная синей краской, объявляла о превосходстве «Канального братства» и ребят «Северного Бонди», которые благоразумно сидели по домам. Мы повернули от канала возле Периферик-де-Иль-де-Франс и, поднимая брызги, покатили по главной улице Дранси к ужасным жилым застройкам Ла-Мюэт. Именно здесь в 1942 г. держали в заключении евреев с велодрома. Здания были достроены после войны как ни в чем не бывало. Блок в форме буквы U, расположенный вокруг центрального двора, уцелел, чего нельзя сказать о башнях, которые были снесены в 1970-х гг., и теперь его используют в качестве «социального жилья». Большинство из пятисот человек, проживающих здесь, ожидают переезда в менее запущенные помещения. Некоторые из них стояли под бетонными навесами, словно были готовы к отъезду в любую минуту.
