Я снова поселился в гостинице «Astor-House», которую покинул семь недель тому назад. Проблуждав между Тяньцзинем, Пекином, Бэйтаном и Лутаем, я в первый раз после похода привел себя наконец в европейский вид.
Разгромленный Тяньцзинь оживал из развалин. Улицы были полны китайцев и европейцев. Маршировали солдаты всяких наций. Уличные торговцы кричали, и джинрикши бегали взад и вперед.
В Хайфангунсо я встретил Леонида Ивановича Лиу, который в мае бежал из Тяньцзиня, после сожжения боксерами Русско-Китайского училища, и теперь состоял переводчиком русского языка при Ли Хунчжане.
Я должен был представиться одновременно с адъютантом генерала Церпицкого поручиком Мельниковым, на которого было возложено поручение передать приветствие Ли Хунчжану от начальника русского гарнизона в Тяньцзине генерала Церпицкого, бывшего в Лутае.
Леонид Иванович проводил Мельникова и меня в одну из внутренних комнат, уставленных простой китайской мебелью.
Охрана Ли Хунчжана. Русские казаки и китайские солдаты. Сотник Григорьев и дипломатический чиновник Коростовец
Ожидая выхода великого китайца, равного Бисмарку, я испытывал, вероятно, то же волнение, что и Давид перед встречей с Голиафом. Я придумывал самые умные вопросы, которые я задам канцлеру Китайской империи, чтобы ими так же поразить Ли Хунчжана, как и Давид своей пращой поразил Голиафа.
Когда медленно, согнувшись и опираясь на слуг, вышел великий старец и с трудом сел на диван, я почувствовал невольное благоговение перед тем, кто еще сорок лет назад усмирял тайпинов и прославился на весь мир своим патриотизмом и мудростью. Я смутился и потерял все свое красноречие. С Конфуцием китайской политики нельзя говорить — его можно только слушать.
Лиу представил нас обоих. Великий китаец развалился на диване, курил длинную трубку, не обращая внимания на слугу, который поправлял огонь в трубке, и глядел с глубоким равнодушием и даже, может быть, с презрением на обоих юных иностранцев, которые потревожили его покой и великие думы.
Ли Хунчжан был очень стар, дряхл, высок и грузен и все время кашлял. По лицу его можно было думать, что он тяжело страдал и от собственной болезни, и от тех бедствий, которые стряслись над его родиной. Под левым глазом был виден шрам раны, нанесенной ему в Японии фанатиком японцем.
Поручик Мельников передал приветствие от генерала Церпицкого, которое было переведено на китайский язык Леонидом Ивановичем.
Ли Хунчжан поблагодарил и поручил передать русскому генералу его ответное приветствие. Затем он повернул голову и направил на русского корреспондента проницательный, презрительно-скорбный взгляд. Я окончательно смутился и чувствовал себя полным ничтожеством.
О чем я могу говорить с этим великим человеком, гениальности которого было вверено спасение Китая и примирение его со всеми державами? Леонид Иванович выручил меня.
Лиу доложил Ли Хунчжану, что русскому журналисту было бы очень лестно и ценно узнать суждение Ли-чжунтана, т. е. канцлера Ли, о событиях нынешнего года в Китае.
— Передайте ему, — сказал Ли Хунчжан по-китайски, — что нынешние события есть печальное недоразумение как для нас, так и для иностранцев. Особенно прискорбно то, что из-за этого недоразумения, которое вполне возможно было вовремя предотвратить, нарушились издавна дружественные отношения между Россией и Китаем, которые были вынуждены прибегнуть к оружию друг против друга.
— Кто же главный виновник всех этих событий? — спросил я робко.
— Князь Дуань и окружавшие его министры. Вместо того чтобы пресечь вовремя все волнения, они только еще более разжигали их, покровительствуя ихэтуанцам. Они и должны быть ответственны за происшедшие последствия, но нельзя карать неповинный китайский народ, который был вовлечен в бедствия своим собственным невежеством.
— Действителен ли еще оборонительный договор, заключенный между Китаем и Россией четыре года тому назад?
— Конечно, действителен. Я не слышал, чтобы договор был уничтожен. Россия не объявляла войны Китаю, и она является единственной державой, с которой мы можем о чем-либо договориться, которая относится благожелательно к Китаю и не эксплуатирует нас. В это трудное время я надеюсь только на помощь и поддержку русского царя. Я уверен, что только русский император поможет нам выйти из настоящего несчастья и примириться с другими державами.
— Какое впечатление сохранилось у Ли-чжунтана о его поездке в Москву на Коронацию?
— Меня поразило величие, богатства и сила России. Москва прекрасный город. Я полагаю, что среди всех держав Китай может быть в истинной дружбе и союзе только с Россией, и я бы желал, чтобы эта дружба и этот союз действительно и всегда существовали между обоими соседними государствами.
— Что думает Ли-чжунтан об образе действий Германии?
Лицо Ли Хунчжана омрачилось, и он ответил:
— Я совершенно не понимаю, что германцам еще нужно. Посланники уже давно освобождены. Пекин взят и уже разграблен европейцами. Тяньцзинь также. Никаких китайских войск между Тяньцзинем и Пекином нет, и они никому не грозят. Император и императрица уехали в провинцию Шаньси. Что же германцы еще хотят? Уж не хочет ли граф Вальдерзее брать Пекин еще раз? Я надеюсь только на помощь русского царя, — сказал Ли Хунчжан, подымаясь с дивана и прощаясь.
* * *
Когда я возвращался из Хайфангунсо, всюду на улицах Тяньцзиня встречались германские патрули, караулы и часовые.
Гостиница «Astor-House» превратилась в германский штаб. В общей столовой и во всех этажах гостиницы германские офицеры блистали своим великолепием, всюду звучала германская речь и гремели германские шпоры.
Германцы в Тяньцзине
Но с кем пришли воевать воинственные и блистательные германцы, что хотели брать или кого хотели освобождать, — никому не было известно.
Несколько месяцев германцы все-таки воевали, устраивали базы, отыскивали китайские войска и запоздалых боксеров, предпринимали жестокие карательные экспедиции для наказания ни в чем не повинных деревень, но к чему они все это делали — было неизвестно.
Неизвестным осталось также, каким образом и для чего погиб начальник их штаба генерал Шварцгоф, сгоревший в Пекине посреди дворцов, на глазах всех, в несгораемом асбестовом доме.
Известно только, что сам фельдмаршал граф Вальдерзее был спасен из горевшего дома — русским офицером Крикмейером, подпоручиком Выборгского полка, состоявшим при фельдмаршале.
