«15 мая. Вчера у нас было чтение – окончание романа… Файко оба, Марков, Виленкин, Ольга… Последние главы слушали почему-то закоченев. Все их испугало. В коридоре меня испуганно уверяли, что ни в коем случае подавать нельзя. Могут быть ужасные последствия…»
«22 мая “решено отказать… в выписывании пишущей машинки из Америки… на деньги от “Мертвых душ” через Литературное агентство.
Это – не жизнь! Это мука! Что ни начнем, все не выходит! Будь то пьеса, квартира, машинка, все равно».
Глава девятнадцатая
Смелое решение. Последние и последующие дни
«6 января. Сегодня на рассвете, в шесть часов утра, когда мы ложились спать, засидевшись в длительной, как всегда, беседе с Николаем Робертовичем Эрдманом, Миша сказал мне очень хорошие вещи, и я очень счастлива… Вчера, когда Николай Робертович стал советовать Мише, очень дружелюбно, писать новую пьесу, не унывать и прочее, Миша сказал, что он проповедует как “местный протоиерей”. Вообще их разговоры, по своему уму и остроте, доставляют мне бесконечное удовольствие…»
Очень жаль, что Елена Сергеевна не отразила в дневнике хотя бы некоторые их разговоры, лишив современных читателей пиршества ума и остроумия. Любовь четы Булгаковых не угасает: «Миша очарователен. Обожаю его!.. Миша видел, что я пишу дневник, и говорит: напиши, что я очарователен и ты меня любишь. Я и написала».
21 мая Елена Сергеевна заметила в дневнике, как бы вскользь: «Миша сидит сейчас (десять часов вечера) над пьесой о Сталине», а 22-го выделяет отдельной строчкой: «Миша пишет пьесу о Сталине».
Вероятно, мысль о написании этой пьесы зародилась у Булгакова в начале апреля после увиденной в Большом театре оперы «Иван Сусанин» (с новым патриотическим эпилогом): «…Перед эпилогом правительство перешло из обычной Правительственной ложи в среднюю большую (бывшую царскую) и оттуда уже досматривало оперу. Публика, как только увидела, начала аплодировать, и аплодисмент продолжался во все время музыкального антракта перед эпилогом. Потом с поднятием занавеса, а главное, к концу, к моменту появления Минина, Пожарского – овации. Это все усиливалось и наконец превратилось в грандиозные овации, причем Правительство аплодировало сцене, сцена – по адресу Правительства, а публика – и туда, и сюда». На следующий день Елена Сергеевна узнала, что спектакль вызвал в зале необыкновенный подъем и какая-то старушка, увидев Сталина, стала креститься и приговаривать: «Вот, увидела все-таки!» Что люди вставали ногами на кресла!
Сначала Булгаков пошутил насчет нового бога, а потом сказал, что появился не новый бог, а тиран, очень ловкий и хитрый тиран, превративший людей в рабов и заставивший их поклоняться ему, как богу.
– Буду писать пьесу о Сталине! – решительно заявил он жене.
– Что?! – изумилась Елена Сергеевна. – Неужели сможешь, Миша?!
– Он – единственный в стране, кто может повелевать судьбами людей. Я напишу пьесу о молодом Сталине, о годах его учения в семинарии, когда он еще не успел стать тираном. Кстати, говорят, что арестован Бабель.
– Слышала.
– Я устал от борьбы с новоявленным богом, с его слугами, их много, и они очень опасны. Не всякий из них поднимет руку на писателя, создающего пьесу об их боге.
Я должен закончить свой роман. Я работал в Подотделе искусств Владикавказа. Меня щипали местные журналисты, особенно один – недоучка под псевдонимом Вокс, но Подотдел существовал при местном ревкоме, и я все-таки смог работать над своим первым романом; пять пьес, пусть неважных, но написал. Меня щипали, нервировали, но не уничтожили. В нынешних условиях только Сталин может обезопасить меня от бесконечной травли. Я, как волк, огрызаюсь, но я загнан, “он – не наш, – кричат обо мне, – он – враг…” А если враг не сдается… Я не сдаюсь. Я пишу “Мастера и Маргариту”, я обязан отделать роман… Но времени для этого осталось немного, и не больше сил. Смело говори, что твой муж пишет пьесу о Сталине. Не стесняйся и не стыдись этого. Или ты считаешь, что игра не стоит свеч?
– Стоит, – опустила голову Елена Сергеевна, – я тоже не вижу иного выхода, Мака.
Не минуло и двух недель, как «3-го июня пришла Ольга – знаменитый разговор о Мишином положении и о пьесе о Сталине. Театр, ясно, встревожен этим вопросом и жадно заинтересован пьесой о Сталине, которую Миша уже набрасывает, – не без удовольствия заносит в дневник Елена Сергеевна. – Миша сидит, пишет пьесу. Я еще одну сцену прочла – новую для меня. Выйдет!»
Но, наверное, нелегко давалась Булгакову эта пьеса. Елена Сергеевна наряду с хвалебными отзывами друзей о прочитанных им отрывках из пьесы вынуждена была занести в дневник: «Лишь немного прочитал из пьесы. Весь вечер – о ней. Миша рассказывал, как будет делать сцену расстрела демонстрации… Настроение у Миши убийственное… Миша сказал Симонову о пьесе. Задохнулся, как говорит Настасья».
Но новый роман, который Булгаков доделывал, оттачивая каждую фразу, менял его настроение.
«23 июня. Миша уехал в Серебряный Бор купаться. Я – хлопотать о покупке заграничной машинки. Будто бы арестован Мейерхольд…»
«27 июня. Вчера у Ольги Качалов, Виленкин… Миша прочитал первые три главы из “Мастера”. Мне понравился Качалов и то, как он слушал, – и живо и значительно».
Булгакова торопили с окончанием пьесы, достали ему справку о книгах Тифлисской семинарии, которые, возможно, читал юный Сталин.
«24 июля. Пьеса закончена! Проделана была совершенно невероятная работа – за 10 дней Миша написал девятую картину и вычитал, отредактировал всю пьесу – со значительными изменениями…»
«27 июля. В Театре в новом репетиционном помещении – райком, театральные партийцы и несколько актеров… Слушали замечательно, после чтения очень долго стоя аплодировали. Потом высказыванья. Все очень хорошо…»
«29 июля. Ездили купаться в Серебряный Бор…»
«3 августа. Звонил инспектор по репертуару некий Лобачев – нельзя ли прочитать пьесу о Сталине, периферийные театры хотят ее ставить к 21 декабря… Немировичу пьеса очень понравилась: обаятельная, умная, виртуозное знание сцены. Потрясающий драматург. Не знаю, сколько здесь правды, сколько вранья… Немирович звонил в Секретариат, по-видимому, Сталина, узнать о пьесе, ему ответили, что пьеса еще не возвращалась…»
«7 августа. Утром, проснувшись, Миша сказал, что, передумав после бессонной ночи, пришел к выводу – ехать сейчас в Батуми не надо… “Советское искусство” просит М. А. дать информацию о своей новой пьесе… Я сказала, что М. А. никакой информации дать не может, пьеса еще не разрешена…
