Сквозь форточки-бойницы в заложенные мешками окна влетел сухой треск автоматной очереди. И почти сразу же ее заглушил нарастающий надсадный рев тяжелого грузовика. Змей вскочил, как подброшенный. Сразу бешено запрыгало сердце и стало сухо во рту: этот звук он узнал бы из тысячи.
С диким ревом отрядный «Урал» пролетел под поднятый шлагбаум и, извергая сизые клубы, под паровозное шипение и скрип тормозных колодок осел под окном комендатуры. Загрохотали ботинки спрыгивающих бойцов, залязгало оружие.
Змей торопливо выскочил в коридор и направился к лестнице, ведущей вниз. Но, услышав доносящийся из командирского кубрика возбужденный голос, толкнул дверь в эту тесную комнатушку, которую делил со своими двумя ближайшими помощниками. В углу, возле своей кровати стоял Агата Кристи. Лихорадочно блестя глазами и, то пытаясь содрать с себя разгрузку, то бросая это занятие и начиная азартно размахивать руками, он рассказывал лежащему на кровати с гитарой Танкисту:
– Прямо в упор, ты понимаешь! Из-за забора! Как даст, аж чуть пламенем в рожу не захерачил! А Винни как газанет! Я ему кричу: останови, мы его, суку, сейчас разметелим, не успеет уйти! А Винни – на гашетку и летит, как ничего не слышит.
– Ну и правильно, – флегматично заметил Танкист. – Вы бы остановились, и вас бы, как в тире, перещелкали.
– Да он один был!
– А ты проверял?
– Да говорю же, я кричу: стой! А он – на гашетку и летит!
– Ну и молодец, – сказал Танкист и снова вернулся к попыткам извлечь из ширпотребовской гитары мелодию с явно испанским акцентом.
– Что у вас приключилось? – встревоженно спросил Змей. Две недели тишины – хуже нет, и он давно уже ожидал какую-нибудь подлянку. Где тонко – там и рвется. Где тихо – там опасно вдвойне.
– Возвращаемся с блока и на повороте уже, вот – рукой подать, сколько тут – метров двести, не больше? Вот он с поворота как врежет!
– Кто он?
– А кто его знает, кто? Боевик, кто еще! Очередью, чуть не в упор. У меня стекло опущено было, так чуть ухо мне не поджарил!
– А пули сквозь голову прошли? – лениво спросил Танкист.
– К тебе полетели, умник. Вчера только говорили, что надо маршрут и время менять для смены на блоке, выпасут нас. Вот и выпасли, хорошо хоть не зацепили никого.
– Ну и как ты предлагаешь ездить?
– А никак, – остывая, пробурчал Кристи, – все тебе шуточки...
Змей хмуро улыбнулся. Какая тут смена маршрутов, если к блоку ведет единственная дорога. И время – меняй не меняй, а у боевиков его тоже предостаточно. Захотят – дождутся. И снова выпасут. Тут что-то другое нужно делать.
– Ну ладно, утро вечера мудреней. Думайте отцы-командиры.
Ночь упала, как обычно, непроглядной, сине-черной бархатистой шторой. Где-то в Ленинском районе сыпанулась горохом первая автоматная очередь, ей ответил одиночный хлесткий выстрел СВД[11] , деловито простучал пулемет. И, будто дождавшись команды, замелькал трассерами, заворчал раскатами взрывов, залаял на разных автоматических языках разодранный враждой город, освещенный только факелами горящего газа, отблесками пожаров да снопами разнообразных ракет.
И странно-гармонично в эту музыку фронтового города вплеталась гордая и воинственная песня старенькой, видавшей виды гитары, подружившейся наконец с Танкистом.
Интересный он был человек, этот ПНШ. Настоящий профессионал, окончивший танковое училище, прошедший два года Афгана. и вышвырнутый из армии перестроечной ломкой. Водовороты жизни прибили его, изрядно подломленного, все чаще и чаще прихварывающего известной российской болезнью, к омоновскому берегу. Змею в свое время стоило немалых трудов заставить махнувшего на все рукой офицера снова собраться и поверить в себя. И здесь, в Чечне, Танкист отплатил товарищам сторицей. Хладнокровный до флегматичности, далекий от всякого романтизма, не понаслышке знакомый с реалиями войны, он взял на себя всю организацию боевой работы, не чураясь и самой грязной. Но при всем при этом, Танкист отнюдь не выглядел и не вел себя как супермен из киношных боевиков. Его мягкий, леноватый юмор на корню губил любые проблески паники или ненужного ажиотажа. На гитаре он играл так, что и непосвященным было ясно, что этот человек когда-то учился музыке профессионально. Но особенно любили братья-омоновцы, когда ПНШ, обнаружив очередные упущения по службе со стороны какого-нибудь растяпы, начинал проводить «политико-воспитательную работу». Наизусть зная целые главы из уставов, он умел их цитировать так обстоятельно и торжественно, что доводил жертву педагогического воздействия до полного обалдения. А мгновенно собиравшиеся на эти представления бойцы тихо умирали от восторга и долго потом подначивали виновника торжества невинными вопросами типа:
– Так из какого расчета прорубаются очки в полевом сортире?
Змей, сбросив китель и брюки, переоблачился в чистую синюю «подменку», выполнявшую у него роль домашней пижамы, и завалился на кровать, с наслаждением задрав на спинку гудящие, набитые берцами ноги. Нехотя развернул очередную сводку, полученную в ГУОШе.
– Вот послушайте, господа офицера, какие важные новости нам сообщают наши агенты 007 и 008: «По оперативной информации ФСК, ожидается усиление активности боевиков. Возможны: проведение террористических актов и обстрелы мест дислокации федеральных сил...»
В трех или четырех районах города вовсю шла азартная стрельба. Со стороны Ханкалы ударил миномет-стодвадцатка, и все с интересом послушали: пойдет мина в горы, или, наоборот, прилетит привет федералам. Отсвистелась и бухнула непонятно – где-то на окраине.
Ясность внесла рация. Голос какого-то двести тридцатого, до этого возбужденно докладывавшего Ханкале об обстреле его блока и просивший «поддержать огоньком», затребовал сто тринадцатого и яростно, чуть ли не матом, напустился:
– Ты куда, чудило, пуляешь?
– Куда-куда?! В согласованный квадрат. Не ты сегодня мне рисовал?..
– Какой на. согласованный, ты мне чуть блок не развалил!
– Но-ови-ичок, – протянул Танкист, глу-упенький... Это точно. Битые жизнью командиры всегда не только лично согласовывали планы огневой поддержки с минометчиками и артиллеристами. Они дотошно сверяли карты (бывало, что огневой поддержке и их «подзащитным» давали листы с различными обозначениями своих и чужих целей и даже с разным масштабом). Затем, вернувшись к своим и надежно укрыв личный состав, просили разок-другой подвесить осветительные мины, и, убедившись, что все в порядке. никогда, без крайней смертной нужды, не просили огневой поддержки! Ведь неизвестно, кто встанет «у ствола», – многоопытный артиллерийский снайпер или свежеобученный новичок. Да и боеприпасы зачастую расстреливаются из древних запасов, не угадаешь, где упадут. На блоке сидеть – не в атаку ходить, когда все надежда на богов войны и огненный каток, что бежит впереди тебя. Если при оборудовании блока лодыря не гонять и потом ушами не хлопать, в девяносто девяти случаях из ста можно своими силами «отмахаться».
