Хайдеггер инициативу проявил, хоть сделать это ему было нелегко. Он не рискнул обратиться за помощью к профессору философии Карлу Ясперсу – научному руководителю, которому он рекомендовал Ханну. Со временем ему удалось найти ее с помощью студента-еврея Гюнтера Штерна. Хайдеггер связался с ней, и их роман возобновился с новой силой – с тайными знаками, сигналами карманного фонарика, страстными посланиями и стихами. Но Хайдеггер старался тщательно контролировать развитие их отношений, требуя от Ханны отвечать на его письма только тогда, когда он ее просил об этом, иногда вынуждая ее месяцами ждать от него ответа. Он узнал от Ясперса, что Ханна встречалась с одним студентом, в отношениях с которым она была столь же скрытна, как и в отношениях с ним самим.
Примерно в это же время, заботясь о карьерном росте, Хайдеггер на время прервал отношения с Ханной. Тогда же, в 1927 г., вышел в свет его трактат «Бытие и время», ставшая классической работа, которую, по собственному признанию, он не смог бы написать без Ханны, понимавшей его философскую позицию так же глубоко, как личную. Его повысили: вернувшись во Фрайбург, в местном университете Хайдеггер принял кафедру профессора Эдмунда Гуссерля, ушедшего в отставку. Тогда он также флиртовал с Элизабет Блохман, женой своего коллеги, которая была наполовину еврейкой. Ханна пребывала в безысходном отчаянии, находившем отражение в стихах, которые иногда она посвящала Хайдеггеру. «Я потеряла бы право на жизнь, если бы угасла моя любовь к тебе, – писала она Хайдеггеру в отчаянии страсти. – Я люблю тебя так, как любила с самого первого дня – ты это знаешь, а я знала это всегда»40.
В сентябре 1929 г. Ханна вышла замуж за Гюнтера Штерна. Хоть они всю жизнь оставались друзьями, их брак вскоре распался, они расстались, а в 1937 г. развелись. Всецело преданная Хайдеггеру, Ханна ничего не говорила Гюнтеру об их романе. Она также опровергала тревожные сообщения Гюнтера о симпатиях Хайдеггера к реакционной политике и его яром национализме, а также об откровенном антисемитизме его жены. Ханна уверяла Хайдеггера: «Наша любовь стала благословением моей жизни», – а однажды она тайком наблюдала за тем, как он садился на поезд. Позже она написала, что при этом чувствовала себя «одинокой и совершенно беззащитной». И заключила: «Как всегда, мне ничего не оставалось делать, только… ждать, ждать и ждать»41.
А пока она ждала, продолжая состоять в браке с Гюнтером, ее очень беспокоило усиление нацистских и антисемитских настроений в Германии. Ханна занималась тогда исследованием и подготовкой к печати литературной биографии Рахель Варнхаген – ассимилированной немецкой еврейки XVIII в., чей философско-литературный салон пользовался широкой известностью. Долгие годы Варнхаген пыталась освободиться от еврейской индивидуальности, но в итоге примирилась с ней. В 1933 г. Ханна, наконец, признала, что Хайдеггер, назначенный ректором Фрайбургского университета, не допускал евреев на свои семинары, унижал коллег еврейского происхождения и ущемлял интересы студентов-евреев. Она писала ему о том, что возмущена таким его поведением.
Хайдеггер категорически все отрицал и яростно бранил клеветников. На самом деле он пытался помочь двум коллегам еврейской национальности, которых называл «выдающимися евреями, людьми с образцовым характером», а также договорился о предоставлении исследовательского гранта в Кембридже, в Англии, своему ассистенту – еврею Вернеру Броку. Кроме того, он запретил студентам размещать на стене в университете антисемитский плакат – «Против антигерманского духа». Но Ханна точно знала, что он вступил в национал-социалистскую партию и после утверждения в должности ректора выступал с хвалебной речью в честь Гитлера. Кроме того, в 1933 г. Хайдеггер дал жуткий ответ на вопрос Ясперса о том, почему такой невежественный человек, как Гитлер, мог править Германией. «Культура здесь ни при чем. Вы только посмотрите на его замечательные руки»42. Тем временем Гюнтеру Штерну пришлось бежать из Германии из-за своих левых взглядов, а Ханну на восемь страшных дней заключили в камеру полицейского управления, где ее допрашивали о немецких сионистах, с которыми она работала. (Кроме того, она укрывала подвергавшихся преследованиям коммунистов, но об этом никто не узнал.)
Вместе с матерью Ханна сумела обмануть нацистских чиновников и незаконно покинуть Германию, воспользовавшись для этого конспиративным домом, парадный вход в который располагался на территории Германии, а черный ход выводил в Чехословакию. Оттуда она приехала в Париж, где целиком посвятила себя «еврейской работе». «Когда на кого-то нападают как на еврея, он должен защищаться как еврей», – говорила она. Спустя годы она как-то заметила, что в то мрачное время главной ее заботой было то, чем занимались ее друзья, а не то, что делали враги.
На протяжении семнадцати лет после бегства из Германии Ханна никак не общалась с Хайдеггером. В январе 1940 г. она вторично вышла замуж, за Генриха Блюхера, немецкого революционера. Они искренне любили друг друга, прекрасно подходили друг другу в интеллектуальном плане и придерживались сходных политических взглядов. В мае 1940 г. Ханну ненадолго подвергли заключению сначала на стадионе в Париже, потом во французском концентрационном лагере Гурс. Генриха тоже арестовали, но вскоре выпустили. С помощью Гюнтера Штерна Ханна и Генрих получили разрешение на въезд в Соединенные Штаты, куда прибыли в апреле 1941 г. Сначала, пока они учили английский язык, им приходилось нелегко, но вскоре Ханна вернулась к академической и писательской деятельности.
В 1943 г. Ханна с Генрихом узнали об Освенциме. Сначала они отказывались этому верить, в частности потому, что с военной точки зрения это было лишено всякого смысла. (Член Верховного суда США Феликс Франкфуртер отказался рассматривать подробный доклад об Освенциме по той же причине.) Спустя шесть месяцев появились новые неопровержимые доказательства, и «это вызвало такое ощущение, как будто разверзлась бездна», вспоминала Ханна, потому что массовое истребление евреев и те средства, которые для этого использовали нацисты, нельзя было назвать иначе как смертным грехом, которому не могло быть ни прощения, ни оправдания, и никакое наказание не могло его искупить. Потрясение Ханны подвело ее к исследованию «Истоки тоталитаризма» (написанному в 1945 г. и опубликованному в 1951 г.), в котором она указывала на то, что «расовое мышление» имманентно присуще тоталитаризму и империализму.
В 1946 г. в очерке, опубликованном в «Партизанском обозрении», Ханна сурово осудила Хайдеггера за то, что он вступил в национал-социалистскую партию, и за то, что он уволил своего учителя и друга Гуссерля из университета. (На самом деле Гуссерля уволили до того, как Хайдеггер стал ректором.) Потом, в 1949 г., во время поездки в Германию она навестила Карла и Гертруду Ясперс, которые пережили нацистский режим в Гейдельберге. Их объединяла сила чувств, которые они испытывали к Хайдеггеру – Ясперса как коллеги-философа, Ханны как его бывшей студентки и любовницы. Несмотря на ее критический очерк, несмотря на невыразимый ужас, вызванный известиями о шоа́, несмотря на все, что она знала о Хайдеггере и в чем она его подозревала, Ханна так никогда и не смогла полностью освободиться от завораживающего очарования своего бывшего любовника.
