Когда Кройц вернулся от Меншикова с русскими условиями капитуляции, Левенхаупт фактически уже был готов к ней морально, но, будучи человеком честным и педантичным, решил получить формальное подтверждение своим уже сознательно или бессознательно возникшим мыслям. Он думал опросить офицеров по поводу того, станет ли рядовой состав сражаться. Несомненно, это означало отход от приказов короля и от торжественного обещания, которое генерал дал Карлу при прощании: решительно выступить навстречу противнику. Но Левенхаупт совершенно не был готов к тому, что он обнаружил вскоре после отбытия Карла на ту сторону Днепра: и рядовой состав, и офицеры перестали слушаться приказов, дисциплина катастрофически упала, каждый думал о себе и о спасении своей жизни, а многими овладели апатия и полное безразличие как к своему положению, так и к положению, в котором оказалась армия.
Полковники и подполковники, которые, кстати, не имели никакого представления, о чем король договорился с генералом перед своим отъездом, на вопрос Левенхаупта говорили разное, но наиболее полно и честно настроения офицерского состава выразил полковой командир Дюккер, согласно которому «...рядовой состав сражаться не станет, а сложит оружие».
Тогда Левенхаупт приказал офицерам опросить рядовой состав, «...хотят ли они скорее защищаться, нежели стать пленными». Даже если отвлечься от безумия самой идеи апеллировать к мнению родовых, вопрос был, считает Бенггссон, сформулирован явно провокационно и тенденциозно. Для солдат этот вопрос означал лишь одно: хочешь ли ты здесь сразу стать пленным или ты хочешь защищаться, пока рано или поздно не подойдут новые русские части и не одолеют нас? На самом деле, считает шведский историк, нужно было сформулировать вопрос следующим образом: иди в плен или попытайся отогнать русских, перейти Ворсклу и спастись, как приказал король, то есть следовало показать каждому солдату перспективу спасения. Историк, однако, забывает, что личный состав армии в тот момент такой перспективы не видел.
Приказ идти с вопросом к рядовому составу показался Дюккеру, заявившему, что солдаты сражаться не готовы, по крайней мере странным, и он спросил Левенхаупта, не оставил ли его величество король Швеции «...каких-либо абсолютных приказов о том, что следует предприняты». (Вот где сказалась забывчивость короля!) Левенхаупт ответил: «Разумеется, его величество не отдал никаких других приказов, кроме тех, чтобы защищаться до конца. Поэтому, прежде чем я скажу вам свое мнение, я должен сначала узнать, что думаете вы, ваши офицеры и солдаты». Как мы видим, генерал точно передал собранию смысл оставленного Карлом приказа по армии, и Левенхаупта вряд ли можно упрекнуть в том, что он этот приказ скрыл от офицеров.
Между тем Карл XII из Турции станет обвинять Левенхаупта в измене и основной упор сделает на том, что армия хотела сражаться, но генерал этого не позволил.
«Это не подлежит прощению... Тот отчет, который он отослал своей супруге, а она прислала его сюда, чтобы показать, что во всем виноваты войсковые части, которые якобы не хотели сражаться, наоборот, показывает, что вина лежит на нем, а не на армии... Дело довольно ясное и простое: он поступил самым позорным способом вопреки приказам и военным обычаям и нанес непоправимый ущерб, который вряд ли мог быть больше, даже если бы он постарался. Я не думаю, что им руководили злонамеренность или обычная трусость. Но на поле брани нет оправданий; вероятно, у него помутилось в голове, или он упал духом, и потому не выполнил то, что должен был сделать любой генерал в трудной ситуации; безответственно демонстрировать свою робость, как сделал это он»[186].
Можно ли согласиться с такой оценкой? Вряд ли. Е. В. Тарле категорически возражает против того, чтобы в драме под Переволочной обвинять генерала Левенхаупта. Он считает, что шведская армия была уже настолько деморализована, что вступать в бой с отрядом Меншикова оказалась не в состоянии. Такого же мнения придерживается и швед Э. Карлссон. Да и планы Карла переправить армию через Ворсклу и отправить ее по засушливым Таврическим степям в Крым или к Очакову можно назвать иллюзорными — это было равносильно посылке каролинцев на верную смерть.
... Полковники ушли задавать вопрос своим подчиненным и скоро вернулись. Ответ, который они принесли, Левенхаупта не удивил. Он и сам видел, что большая часть солдат и офицеров особого боевого воодушевления от перспективы сражаться не выказывала. Правда, были высказывания со стороны кавалеристов, не участвовавших в бою, которые готовы были оказать сопротивление русским, но таких было мало. В мемуарных шведских материалах есть ссылки на разговор драгун лейб-роты Альбедюля: «Какого черта нас спрашивают? Раньше этого никогда не делали, а просто говорили: вперед, ребята! Мы не можем сказать, что мы их побьем, но мы сделаем все, что в наших человеческих силах».
Итак, капитуляция. Сопротивление было невозможно и бессмысленно. Для Левенхаупта и Кройца сомнений никаких не было. Условия ее были изложены на бумаге, подписаны, подтверждены и выполнены личным составом армии. Утром 11 июля (30 июня), спустя 12 часов после того как Карл XII переправился на западный берег Днепра, шведская армия в составе генерала, двух генерал-майоров, 11 полковников, 16 подполковников, 23 майоров, фельдцейхмейстера, 256 ротмистров и капитанов, капитан-лейтенанта, 304 лейтенантов, 323 корнетов и прапорщиков, 18 полковых квартирмейстеров, двух генерал-адъютантов и 25 адъютантов, а также 12 575 унтер-офицеров и рядовых, из которых 9152 человека были кавалеристами, 3286 пехотинцев и 137 артиллеристов сложила оружие. К ним следует прибавить 3402 человека нестроевых и штатских, включая 34 членов придворного штата, а также 1657 женщин и детей самого разного возраста. Здесь же русские вернули своих 2900 пленных. Из армии, в начале прошлого лета насчитывавшей около 49 тысяч человек, с королем ушли всего 1300, да и то раненых, больных и искалеченных[187].
Судьба сыграла с Левенхауптом злую шутку, она пощадила его на поле Полтавской битвы и в последний момент преподнесла ему пост главнокомандующего армией. В русском плену он услышит не раз горькие и несправедливые упреки в свой адрес со стороны своих бывших подчиненных и использует их как повод для всякого рода ламентаций.
Так армия Петра одержала «вторую неслыханную викторию» — 16 тысяч деморализованных солдат и офицеров Карла XII, больных и раненых, складывали к ногам светлейшего князя, генералов Голицына и Бауэра оружие, 142 знамени и штандарта, среди которых оказались два прапора Мазепы, пять булав и семь запорожских перначей. Практически половина шведского генералитета оказалась в русском плену. Расчет за Нарву был произведен с лихвой.
