тут, более чем в чем-либо ином, мое подлинное призвание» (210, с. 241).
Главным делом стало руководство семинарской жизнью, десятками молодых людей и преподавательской корпорацией. К этому постепенно добавлялось написание книг богословской проблематики, выступления на радио «Свобода» по воскресеньям с популярными беседами на различные темы церковной жизни, активное участие в деятельности Митрополичьего совета Православной Церкви в Америке, чтение лекций по приглашению различных церковных общин и учебных заведений в США и других странах, участие во всемирном экуменическом движении, публицистические выступления в связи с событиями в СССР.
Жизнь оказалась наполненной до краев, но такая жизнь была по душе отцу Александру. Несмотря на нередко встречающиеся в Дневнике жалобы на текучку, на мельтешение мелких и мельчайших дел, на пустые формальности, он никогда не стремился изменить свое служение. Вероятно, он мог бы стать просто кабинетным исследователем и написать несколько интересных монографий, или просто церковным проповедником, путешествующим от одной аудитории к другой, или просто администратором и профессором семинарии, но ему этого «простого дела» было мало. Отмеченный от Бога разными талантами, отец Александр сумел все их развить и приумножить. И оттого во всех его сочинениях, по которым нам дано понять его личность, так ощутимо, наряду с глубиной содержания, – дыхание современности, насущные вопросы дня сегодняшнего, на которые он пытливо искал верные ответы.
По утверждению протоиерея Иоанна Мейендорфа, «самым ощутимым вкладом отца Александра в жизнь Свято-Владимирской семинарии было то, что ему удалось включить духовную школу в самую ткань церковной жизни… семинария стала центром литургического и евхаристического возрождения…» (209, с. 218). За два десятилетия руководства отцом Александром эта духовная школа стала известным академическим учреждением, из нее выходили священники, поступавшие служить не только в «русской митрополии», но и в юрисдикциях Антиохийской, Сербской и иных Церквей. Сам он получил широкую известность в академических кругах, его часто приглашали для чтения лекций в различные учебные заведения, и более десяти американских университетов избрали его «почетным доктором».
Проблемы культуры занимали большое место в трудах отца Александра, хотя для него культура как ценность не была абсолютной. «Обыватель любит пофилософствовать, пощекотать нервы поэзией, музыкой, но запрещает себе понять, что и философия, и поэзия, и музыка, все то, что мы называем “культурой”, родилось из того же испуга, из того же трепета, из той же попытки преодолеть мировую бессмыслицу, найти вечность во временном, обрести жизнь, про которую нельзя будет сказать так просто и страшно, как сказано у Толстого в “Смерти Ивана Ильича”: “И после глупой жизни придет глупая смерть”» (212, т. 1, с. 81). Отец Александр смотрел на текущие процессы и оценивал прошлые достижения неизменно с высокой точки – соответствия системе ценностей Православной Церкви. В одной из статей в 1971 году он писал: «Нет, конечно, не для культуры и не о культуре Церковь. Но только от ее огня родилась та единственная по своей глубине и свободе, правде и человечности культура, распад которой, отречение от которой на наших глазах расчеловечивают мир. Не для культуры Церковь. Но только Церковь может сделать ее целостным ответом человека Богу на Его дар, наполнить ее истиной, добром и красотой, жить без которых она не может» (211, с. 859).
Удивительна увлеченность отца Александра культурой, особенно русской литературой. Во многих его статьях и беседах на радио рассматриваются сокровища русской классической литературы и явления современные – стихи А. Ахматовой, Г. Адамовича, И. Бродского. Даже в исследовании духовных проблем он считает уместным привести примеры из К. Батюшкова, И. Тургенева, часто – из рассказов любимого им А. Чехова. Его оценка современной западной культуры как части постхристианского мира негативна: «После романов Достоевского и Толстого “открывать” Кафку и сюрреалистов, Беккета и “новый роман”, “формалистов”, “структуралистов” и прочих фокусников – право, не стоит» (211, с. 860).
Присущие отцу Александру здравый смысл, мудрость и дипломатичность оказались в полной мере востребованы в ходе его церковной деятельности в качестве члена Митрополичьего совета, а также представителя Митрополии в Постоянной Конференции Православных Епископов Америки.
Важным событием стало учреждение в 1970 году автокефальной Православной Церкви Америки. Поначалу была сделана попытка получить автокефалию от Константинополя, но в мае 1966 года Константинопольский Патриарх сказал: «Вы – русские, так что обращайтесь к своей Матери-Церкви».
В ходе долгих и непростых переговоров (проходивших в январе 1969 года в Нью-Йорке, в августе 1969 года в Женеве и Токио, в марте 1970 в Нью-Йорке) делегации американской Митрополии с представителем Русской Православной Церкви митрополитом Никодимом (Ротовым) отец
Александр сыграл большую роль. Он работал для достижения согласия Матери-Церкви на выделение ее части в качестве самостоятельной. Его воодушевляло стремление, возникшее еще в юные годы во Франции: достижение внутреннего единства Вселенской Церкви как соединения братских Поместных Церквей, что отвечало бы канонам православной экклезиологии и положило бы конец взаимопересечению различных юрисдикций отдельных Церквей на одной территории. 10 апреля 1970 года после почти единогласной поддержки русского епископата Патриарх Алексий I подписал томос об автокефалии. «Мы приняли ее как Божий дар, как новую ответственность», – отвечал отец Александр критикам этого решения из Антиохийской и Константинопольской Церквей, в их числе РПЦЗ, обвинявшей в принятии автокефалии «из рук большевиков». Позднее митрополит Феодосий (Лазор) указывал, что «двумя архитекторами автокефалии Американской Церкви были митрополит Никодим [Ротов] со стороны Русской Православной Церкви и отец Александр Шмеман со стороны Православной Церкви в Америке» (200, с. 177).
Участие отца Александра в межцерковном диалоге, в экуменическом движении до настоящего времени вызывает подчас осуждение или недоумение. Но из различных его высказываний понятна причина, побуждавшая его к этому: тоска по единству Православия. Отец Александр недвусмысленно отмечал «западное происхождение самой экуменической идеи» и то, что Запад «почти полностью утратил сознание того, что он когда-то был именно половиной первоначального Christianitas [лат. – христианского мира]», ныне «отождествляя себя со всей Christianitas». В 1975 году он был одним из трех православных богословов, подписавших «Хартфордский призыв» семнадцати американских богословов, пафос которого состоял в осуждении ложных тенденций и идей в духовной жизни современного западного мира и указании на христианскую веру как источник Истины (211, с. 573–584).
Его называли «церковным модернистом», но верно ли это? «В истории Православия, как и в истории христианства вообще, немало падений и человеческих грехов, – писал в 1954 году отец Александр в своем историческом очерке о Православии. – Я не хотел скрывать их, потому что верю, что вся сила Православия в правде, и потому еще, что “различение духов” в прошлом считаю условием всякого подлинного церковного делания в настоящем. В современном церковном сознании прошлое часто больше давит и сковывает, нежели творчески претворяется в верность подлинному
