Суворов часто спал навзничь и от того подвергался приливу крови, кричал во сне, а в таком случае было его приказание тотчас будить его для предупреждения вредных последствий. Однажды спросил он Сергеева, пришедшаго будить его в полночь: «Кричал я?» – «Кричали, Ваше Сиятельство», – отвечал Сергеев. «Для чего ж ты не разбудил меня тогда?» – «Был еще десятый час», – сказал Сергеев. «Позови ко мне Тишченку». А Тишченко был малоросиянин, адъютант Суворова, человек неграмотный, употреблявшийся для расправы.
Суворов не держал при себе ни каких животных, но увидев на дворе собаку, или кошку, любил по-своему приласкать их; встретив собаку кричал: «гам, гам», а увидя кошку: «мяу, мяу», подражая их голосу.
Он не терпел своих портретов, и только одна Императрица убедила его, по взятия Варшавы, согласиться, чтобы с него списали портрет и сделали бюст. В доме его не было зеркал, и если на отведенной ему квартире оставались зеркала, то закрывались простынями. «Помилуй Бог, говорил он, я не хочу видеть другаго Суворова».
Также он не любил и никогда не имел ни при себе, ни в комнате своей ни стенных, ни столовых, ни карманных часов, говоря, что солдату и без часов должно знать время.
Зимою и летом он носил нитяные чулки. Докторов не только не любил, но даже, когда офицеры или солдаты просились в больницу, то говорил им: «В богадельню эту не ходите. Первый день будет тебе постеля мягкая и кушанье хорошее, а на третий день тут и гроб! Доктора тебя уморят. А лучше, если нездоров, выпей чарочку вина с перечком, побегай, попрыгай, поваляйся, и здоров будешь!»
Во время Польской и Турецкой войны, в походе, особенно при больших, утомительных переходах, по привале, для роздыха в полдень или в вечеру, Суворов, слезши с лошади, бросался на траву и, валяясь несколько минут на траве, держал ноги кверху, приговаривая: «Это хорошо, чтоб кровь стекла!» – то же приказывал делать и солдатам.
Табаку никогда не курил, но днем любил нюхать рульной табак и очень часто. В будничные дня держал золотую табакерку, а в праздник – осыпанную бриллиянтами, с портретом Императрицы Екатерины II или с вензелями Иосифа Второго и других Европейских Государей, даривших его табакерками, и менял их почти ежедневно; но не любил, чтобы нюхали из его табакерки. Исключение было только для князя Григория Семеновича Волконскаго, с которым он был в дружбе.
Суворов очень любил мазаться помадою и прыскаться духами, особенно оделаваном, которым смачивал всякой день узелок платка своего.
Во всю жизнь Суворова при нем не было женщин в прислужницах.
Обозревая частную жизнь и привычки Суворова, которыми он как будто отделил себя от человечества, мы должны искать в них выражение его духа и необходимость его природы. Тогда самыя странности его представятся нам решительностию гения подчинить обстоятельства себе, а не себя обстоятельствам. Оне помогали ему не подвергаться условиям светской жизни, которыя могли бы ему препятствовать в выполнении его предприятий.
Мнимое юродство Суворова имело великую цель и глубокое значение. Главным отклонением от обыкновенной жизни других была привычка его вставать в полночь и несколько часов ходить обнаженным. Другия странности были последствиями сих первых. Нисколько уже не удивительно, что человек, вставший в 12 часов ночи, обедал в 8 часов утра.
Кто хотел приучить себя и своих воинов быть всегда готовыми к отражению врагов, к ночным переходам по лесам и полям, чтоб очутиться над головой неприятелей, тот должен был не знать обыкновеннаго сна и отдыха; вот что было главною причиною прекращения порядка в его жизни. Зато он будил войско свое до зари, и быстрые переходы его в ночное время дали повод к народной сказке о Суворове, мужичке-невидимке.
Он ходил несколько часов обнаженный, чтоб приучить себя к холоду и превозмочь слабость своей природы. При этой привычке и обливании себя холодною водою он, можно сказать, закалял свое тело от влияния непогод, казался существом сверхъестественным.
Его простота, воздержность, терпеливость, чуждая всякой неги, сродняли его с воинами, любившими его, как отца. Он примером своим учил их переносить все трудности жизни. Любя простоту, даже до первобытной бедности человечества, Суворов иногда показывался во всем своем блеске, во всех своих звездах и орденах, но это было в торжественные Царские дни, в святой Церкви, где он преклонял седое чело до земли и пел за дьячка духовныя песни. Такой пример благочестия воспламенял веру в сердцах воинов. Они считали его непобедимым, и были непобедимы с Суворовым.
Анекдоты Князя Италийского, Графа Суворова Рымникского, изданные Е. Фуксом[250]Часть первая* * *
Неизвестно, по каким обстоятельствам при Екатерине Суворов не был однажды внесен в список действующих генералов. Это его весьма огорчало. Приехав в Петербург, является он к императрице; бросается к ее ногам и лежит неподвижно простертым. Императрица подает ему руку, чтобы его поднять. Он тотчас вспрыгнул, поцеловал ее десницу и воскрикнул: «Кто теперь против меня? Сама монархиня меня восстановляет!» В тот же день было катанье по Царскосельскому пруду на яликах. Суворов имел счастие быть гребцом Екатерины. Когда подъехал к берегу, то сделал из судна такой отважный скачок, что государыня испугалась, он просил у нее извинения, что, считаясь инвалидом, возил ее величество неисправно. «Нет! – отвечала она, – кто делает такие прыжки, salto mortale, тот не инвалид». И в тот же день внесен он в военный список генералов и получил начальство.
* * *
В Турин явились три депутата из Лукки, с прошением о принятии несчастного сего герцогства под покровительство российского оружия. Они были приглашены к столу фельдмаршала. В продолжение обеда он подробно расспрашивал о местоположении, торговле и о многих статистических подробностях их отечества. Замечал он между прочим, что в течение нескольких столетий сия знаменитая некогда римская провинция переходила из рук в руки от одного владельца к другому с молотка, и показал необыкновенные исторические свои о том крае знания. В заключение спросил: «Что есть в Лукке самое достопамятнейшее?» Один из депутатов отвечал: «Тереза Бандентини, знаменитейшая во всей Италии Improvisatrice, член разных академий, краса и гордость нашей родины. Она поручила нам просить у героя Суворова его биографии; ибо намеревается воспеть его победы». Александр Васильевич несколько задумался и произнес: «Зачем избрала она себе предметом такой оригинал?» Депутат подхватил: «Лишь оригинальности пиитического гения нашей Бандентини приличествует воспеть такого великого оригинала». Мне велено было сообщить все, что я имел и знал. Она написала превосходнейшую на победы Суворова в Италии оду, напечатанную в Лукке. В сем творении вдохновения ее блистают сила воображения, истина и гармония выражения.
