Но хватит воспоминаний Андрея Белого, его тексты — как дебри, и пора нам выбираться из них. Обратимся непосредственно к истокам. Сергей Булгаков — философ, богослов, экономист, публицист, литератор — родился в семье священника. Учился в духовном училище и в Орловской духовной семинарии, но, проникшись материалистическими идеями, оставил семинарию и окончил елецкую гимназию. В 1894–1904 годах учился на юридическом факультете Московского университета. Был оставлен на кафедре для получения профессорского звания, однако написанный им диссертационный труд «О рынках при капиталистическом производстве» по цензурным соображениям не мог быть принят к защите.
В дальнейшем Сергей Булгаков — журналист и ведущий «легальный марксист». Его работа (первая книга!) «О рынках при капиталистическом производстве» (1897) вызвала одобрительный отклик Ленина. Но когда Булгаков стал ревизовать Маркса и настаивать на жизнеспособности мелкого крестьянского хозяйства, со стороны вождя пролетариата последовала негодующая реакция. Надо сказать, что Булгаков не долго ходил в «легальных марксистах», он быстро отвернулся от радикальных марксовых теорий и целиком перешел на религиозные рельсы. Как иронизировал Лев Шестов, Булгаков «стал выговаривать слово Христос тем же тоном, которым прежде произносил слово Маркс».
Однако Сергея Булгакова критиковали не только за отход от марксизма. Мережковский и Розанов упрекали Булгакова за то, что у него нет «внутреннего трагизма», что «горя у него не было». Ругали Булгакова и за «обыкновенность». «Булгаков, пока говорит, пресутуло качается, заколыхавшись, мешкотно поглаживая бородку, черно обрамляющую пышащие румянцем здоровые щеки; и тоном, и взором брюзжит недовольно; и вдруг так ласкательно, так сиянски добро улыбнется; переконфуженно замолкает; и гладит, качаясь, бородку…» Это все тот же Андрей Белый.
А вот давняя знакомая Булгакова Евгения Герцык: «Узкоплечий, несвободный в движениях, весь какой-то плебейского склада — прекрасны были лишь у него только глаза».
Михаил Нестеров в 1917 году нарисовал картину «Философы», на которой изобразил двух друзей — Сергея Булгакова и Павла Флоренского. На картине Булгаков, несмотря на возраст, какой-то юный, какой-то вечный студент. Вот эти ярлыки — «студент», «интеллигент», «плебей» — довольно долго за ним тянулись.
А тем временем Булгаков все дальше уходит от марксизма и двигается в сторону идеализма. Он пишет работы о Достоевском, Владимире Соловьеве, Шестове, Чехове, участвует в выпуске сборников «Вопросы религии». С 1906 года он — профессор Московского университета, преподает в Московском коммерческом институте. В 1907 году его избирают во Вторую государственную думу от Орловской губернии как беспартийного «христианского социалиста». В Думе Булгаков активно работает в бюджетной, аграрной и других комиссиях и, видя всю политическую кухню, глубоко в ней разочаровывается.
Летом 1907 года начинается возвращение Сергея Булгакова в лоно «исторической» православной церкви и одновременно его отход от общественного радикализма. Знаменательна статья Булгакова в сборнике «Вехи» (1909) — «Героизм и подвижничество».
«…Героизм — вот то слово, которое выражает основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала… — писал в „Вехах“ Сергей Булгаков. — Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза, с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем ее может и должна явиться интеллигенция вообще и даже имя-рек в частности… Героический интеллигент не довольствуется ролью скромного работника, его мечта — быть спасителем человечества или, по крайней мере, русского народа… Он делает исторический прыжок в своем воображении и, мало интересуясь перепрыгнутым путем, вперяет свой взор лишь в светлую точку на самом краю исторического горизонта. Такой максимализм имеет признаки идейной одержимости, самогипноза, он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни…
Оборотной стороной интеллигентного максимализма является историческая нетерпеливость, недостаток исторической трезвости, стремление вызвать социальное чудо…»
Как все узнаваемо, и спустя почти 100 лет. Дайте нам чудо, и поскорее!..
И Булгаков, ставя диагноз болезни, прописывал рецепт: «Уродливый интеллигентский максимализм с его практической непригодностью есть следствие религиозного извращения, но он может быть побежден религиозным оздоровлением…»
Большевики поступили ровным счетом наоборот, объявив «пятилетку безбожия», рьяно срывая купола с церквей и изгоняя со света священнослужителей.
В 1909 году Булгакову пришлось пережить личную трагедию — умирает его трехлетний сын Ивашечка («О мой светлый, мой белый мальчик!..»). Событие это оставило мучительный след в его жизни. С этого несчастного 1909 года философский идеализм Булгакова окрашивается церковной нотой. Он целиком сосредоточивается на богословской и историко-религиозной проблематике. Участвует в создании московского религиозно-философского издательства Маргариты Морозовой «Путь». Булгаков-богослов, можно сказать, рождается в его центральном труде «Свет Невечерний» (1917). Жанр этой книги «созерцания и умозрения» «род духовной автобиографии автора».
В 1918 году в Даниловском монастыре в присутствии близких (Вячеслава Иванова, Бердяева, Струве, Евгения Трубецкого, Гершензона, Шестова и других) Сергей Булгаков был рукоположен в сан священника, отныне он — отец Сергий.
Большевики исключают Булгакова из Московского университета, а затем из советской России. Один из инициаторов высылки профессоров, инженеров, врачей — Григорий Зиновьев — на заседании Совдепа заявил: «Найдутся люди на Западе, которые заступятся за обиженных интеллигентов. Возможно, что Максим Горький снова начнет нас поучать, что советской России нужна интеллигенция, но мы знаем, что делаем. Рабочий класс не позволит никому, даже лучшему спецу, сесть ему на шею».
Коротко и ясно, в стиле победившего пролетариата. 17 декабря 1922 года Сергей Булгаков был выслан за пределы родины. Хорошо, что стало одним философом меньше, — вздохнули коммунистические бонзы. Фактическое изгнание — 1922 — стало началом растянувшегося на десятилетия процесса, который можно назвать дефилософизацией России. Изгнали лучших и мыслящих, подлинно талантливых борцов за свободную мысль. Остались единицы (Гершензон, Лосев…) В образовавшийся вакуум устремились философы советской формации — квази-философы, начетчики и схоласты, главным назначением которых было, по выражению Владимира Вернадского, выискивать «ошибки и ереси, уклонения от официально признанной философии».
