- Скажи, занята. Видишь, сам печатаю. Скажи, пусть в штабе возьмет.
- В штабе заперто, - неопределенно пробурчал посыльный. - Младший лейтенант Абрамкин в наряде...
- Ну, и моя занята. Поищи Абрамкина, пусть отопрет.
- Начфин там не приехал? - подал голос Гришка.
- Приехал, - кивнул солдат. - Только деньги, вроде, завтра давать будут. Батя чего-то заболел.
- Идите, - сказал Секачёв.
- Порядок в танковых войсках! - закричал Федька, едва прикрылась за посыльным дверь. - Давай, старлей, отвальную!
- Придется, Григорий Степанович, - пробасил Ванька.
- Лёдчик, лёдчик! Па-адъём! - тряс спящего Морев.
- А ну к ерам эту пулю, - другой рукой Морев смял двойной тетрадный лист с росписью.
- Тише ты, - вырвал у него и бережно разгладил бумагу Секачёв. Григория Степановича распишем, а сами завтра доиграем. Дуй пока за горючим, Григорий Степанович.
- Вы это, без меня, ребята... - пытался сопротивляться Гришка. К нему возвращались утренние страхи. - Я ж, бухой, до шоссе не дотопаю.
- А ты ночуй, - подсказал проснувшийся летчик.
- Не могу. Не могу, ребята.
- Чего не можешь, Григорий Степанович? - толкнул дверь начфин. Налетай, подешевело! Расхватали - не берут! - и, растолкав сгрудившихся офицеров, он хлопнул об стол серым спортивным чемоданом. - С доставкой на дом! Батя бухой. Велел завтра давать. Но для своих я всегда. Кто первый?
Он вытащил лиловатую ведомость и начал священнодействовать .
- Обманули тебя, Григорий Степанович. За "молчи-молчи" - выходное не платят. Я справлялся. Расписывайся. Вот за февраль с надбавкой и за два без...
- Фью-ить! Полкосых долой... - засмеялся Морев. - Давай, лёдчик, за бутылками. Жертвую четвертную, - он вытащил из кармана кителя сложенную вдвое двадцатипятирублевку.
- Не надо. Я сам, - сказал Гришка.
- Ничего... Надо. А то гавриков до бениной матери. Ну, кто больше? Лёдчик? Так. Исто-рик? Ванька? Пехота, пить будешь? - спросил он расписывающегося последним в ведомости Волхова. - Не будешь? Тогда катай отсюда.
- Ну, ты... - неуверенно пробурчал Волхов. По тону Морева, как всегда, нельзя было понять, шутит тот или говорит всерьез.
- Забирай сундук, начфин, и разом назад. Только соседа не приводи зануда...
- Он не пьющий, - засмеялся начфин. Его соседом по домику был инженер Забродин.
- Ничего, пусть приходит. Я за ним забегу, - суетился Гришка. - Вот, Володя, возьми еще, - он сунул Залетаеву сотенную. - Пусть инженер придет. - До автобуса подкинет, - и он вышел вслед за начфином.
- А мне чего? Нам, татарам, одна муть - что малина, что... - скривился Морев. - Чего кислый? - кивнул Борису.
Тот возился на койке, закрывал машинку и складывал отпечатанные и чистые листы в кон-торскую папку с завязочками, где уже лежал запечатанный конверт с письмом в Правительство.
- Чего кислый? - повторил Морев. - Не дрейфь, батя сегодня бухой. Не вызовет.
- Чемодан у тебя большой? - спросил Курчев.
- Забыл? Вроде твоего.
- А у тебя? - повернулся Борис к Федьке.
- Спортивный.
- Тогда давай.
Федька высыпал на стол из такого же, как у нач-фина, чемоданчика несколько черных конвертов, видимо, с фотографиями, две пары толстых деревенских носков, толстую байковую рубашку и катушку белых ниток с блеснувшей тонкой иглой.
- К себе положу, - сказал Курчев, смахивая всё со стола в свой большой чемодан. На дно Федькиного чемоданчика он сунул папку и придавил машинкой. Оставалось еще свободное место и, смяв, он засунул туда несколько экземпляров "Красной звезды", лежавших стопкой на подоконнике.
- Ты чего? - с ленивым интересом спросил Морев. - Чудик, опер везде отыщет.
- В Москву отвезу. Сломал. Ремонт нужен.
- Ну, и правильно, - кивнул Морев.
- Ты ж арестован? - присвистнул Федька.
- А вы не видели. До рассвета обернусь.
"Только где бы это допечатать? - соображал про себя. - У Алешки нехорошо. Подумает, это я так, тяп-ляп. Я ведь ему пел, что всю зиму корплю над рефератом."
- Вань, не помнишь - ты уголь разгружать ездил, - от какой станции ближе, второй или первой? - крикнул он во вторую комнату Секачёву.
- До второй, а там дуй по бетонке, а потом сюда до поворота. Натопаешься. Километров восемнадцать... - зевнул Секачёв. Он вышел из своей комнатенки и стал расстеливать на столе газеты. - Упьетесь ведь, как свиньи, - проворчал по-старушечьи, пряча усмешку.
- Стели, Ваня, стели. Порядок нужен, - согласился Морев. - А это кто такой? - он поглядел на газетную фотографию, повернутую к нему вниз погонами. - Подполковник Запупыкин, - прочел наобум.
- Молодец, товарищ подполковник. Повезло тебе.
- Чего? - удивился Секачёв.
- А того, что Ванька не будет твоей мордой сраку вытирать.
- Скоро историк большим человеком будет... Мы его тоже на подтирку пустим.
- Ему сперва батя этим самым морду вымажет,- сказал Секачёв.
- Смотри, Борис, - всполошился Федька. - Оборотная сторона славы... От великого до смешного... А?
- Похоже, - кивнул Курчев.
- Интересно все-таки, - повторил Федька, надеясь расшевелить Курчева. Федьке осточертело целый день торчать одному в домике и он ожидал прихода Бориса, как в фойе кинотеатра ожидаешь начала сеанса. Хлебом его не корми дай потолковать о чем-нибудь высоком.
- Ты в газетах не печатайся.
Курчев, не отвечая, вышел в кухню наваксить сапоги.
Входная дверь теперь хлопала, как вокзальная. В домик набивалось офицеров. Пехотный парторг Волхов выглянул из своей комнатёнки и проворчал:
- Хоть бы, свиньи, снег стряхали, - и уставился на Бориса.
Борис, чистивший сапоги волховской ваксой (никто из обитателей холостяцкого домика ваксы не имел, но все знали, куда Волхов перепрятывает свою), покраснел и сказал:
- Извини, Витя, последний раз попользуюсь.
- Ты это куда? - спросил парторг.
- К девчонкам. А то мне пить нельзя, я под арестом.
Парторг еще раз с сомнением посмотрел на щетку и ваксу - и прикрыл дверь. Снова хлопнула входная и ввалился Гришка, веселый и деятельный сразу от всего - от общества, от конца службы и от предстоящего выпивона.
- А инженер где? - спросил из кухни Курчев.
- Не придет. Сказал, через четверть часа, чтоб ждал у ворот. В райцентр едет.
- Порядок! Я с тобой.
- Ты? Не повезет, - с сомнением покачал головой Гришка.
- Ничего, уломаю. Вы на бетонке, где из балки выскакивают, притормозите.
13
Через четверть часа Борис выскользнул из дома, раздвинул за сараем доски и выбрался из поселка. Было почти темно, но фонари над КПП и ограждением не зажигали. Сильно похоло-дало и, нырнув в балку, он поставил между ног чемоданишко и развязал тесемки ушанки.
"Замерзнешь, пока они там греются, - вздохнул и не спеша поплелся к бетонке. - И чего это Марьяшка меня сегодня заприглашала? - Чтобы согреться, стал думать о московских делах. - Кларка, наверно, придет?.."
