— Но это случилось в Израиле, при еврейской власти! — воскликнул он с возмущением.
Это окончательно вывело Переса из себя. Да, кричал он, ему прекрасно известно, что было в Польше в тридцатые годы. Как рав Левингер может сравнивать?
Покуда они обменивались упреками, я вдруг стал понимать, что Перес по многим вопросам просто не в курсе дела. Тогда я задал министру прямой вопрос: откуда к нему поступает информация о положении дел в Хевроне? Почему он решил, что мы ведем себя грубо по отношению к властям? Уверен ли он, что источник его информации надежен и объективен?
— Вся информация поступает ко мне от военного губернатора, — сказал он, не чувствуя подвоха. — Источник, как видите, совершенно надежный!
Я ему тут же ответил, что это лицо необъективное. Все его донесения — в пользу арабов, а не евреев. Это в высшей степени странно.
— Вам бы приехать в Хеврон самому и там, на месте, во всем разобраться!
Перес пообещал, что приедет. Надо сказать, что слово свое он сдержал и спустя некоторое время действительно побывал в Хевроне.
В конце совещания, уже уходя, я заметил министру обороны, что мы, приехавшие из России, никогда не могли подумать, что в Израиле есть места, где евреям запрещено появляться. Мы даже представить себе не могли такое. Да еще по приказу израильских властей! Рассудок с этим смириться не может!
— Ага! Вы сейчас приезжаете! — закричал Перес. — А где вы были раньше, когда мы строили страну, когда мы здесь воевали?
Это заявление было чистой воды демагогией. Что я на это мог ему возразить? У меня от неожиданности пропала вся охота с ним разговаривать.
И все-таки после той встречи я понял, что с ним можно иметь дело.
Летом 1974 года мне предоставилась возможность освоить новое ремесло — кладбищенского сторожа.
Сложилось так, что дело с открытием лаборатории затягивалось на неопределенный срок, а денег не было. Нехватка средств привела к тому, что я стал вегетарианцем поневоле. И когда Эди Дрибин, ответственный за охрану детских учреждений в Кирьят-Арба, предложил мне новую должность, я согласился. Хоть какой-то источник заработка.
Прошлое Эди Дрибина окутано легендами. Прибыл он из Америки, воевал в Корее, служил там следопытом. В мирной жизни — ковбой. Еврей-ковбой, что может быть необычнее? Приехав в Израиль, Эди с семьей жил в пещере, пас овец, объезжал коней на киббуцных фермах. Его мечтой было собственное дело: свое ранчо, коровы, быки, пастбище… В 1968 году он «набрел» на поселенцев Кирьят-Арба и прочно осел здесь. Сейчас он был ответственным за охрану школ и детских садов, полный надежд, что ковбойская мечта его рано или поздно осуществится.
В доме Эди Дрибина я встречал самых разных людей. В основном это были парни и девушки из Америки и России — недавние олим: люди с горячими сердцами, готовые на любые трудности и подвиги. Сионисты в самом высоком смысле этого слова. Их мало интересовали материальные блага. Более того, большинство американцев, как правило, были детьми зажиточных родителей. Это были идеалисты, близкие мне по духу и потому — удивительно симпатичные мне. Эди со своей компанией готовили себя к тому, чтобы поселиться в сельской местности и добивались у государства участка земли где-нибудь в степи, в пустыне или в горах, чтобы разводить скот, заниматься виноградарством. А его единомышленники, олим из России, со временем хотели к нему присоединиться.
Посещая дом Эди Дрибина, я участвовал в беседах с его друзьями. Мы всегда сходились во мнении, что надо менять положение в Хевроне. Это недопустимо, чтобы евреям был в своей стране запрещен доступ куда бы то ни было («юденрайн»). Ходить с опаской по своей земле — это безобразие и позор. Мы устраивали походы в Хеврон и его окрестности. Шли с оружием, большими группами, смеясь и беседуя, демонстрируя перед арабами присутствие здесь законных наследников праотца Авраама, которому Всевышний завещал эту землю.
Мы ходили по базару, посещали магазины — пусть арабы видят, что нас много, что мы можем встать на защиту любого из наших. На фоне физически крепких парней и девушек я выглядел, естественно, пожилым. Несмотря на это, вполне вписывался в их компанию — ходил наравне с ними по горам, случалось, бегал, не отставая от молодых.
Как возникла необходимость в должности сторожа на древнем хевронском кладбище?
Я уже рассказывал, что у Сары Нахшон умер ребенок. Семья решила похоронить его именно здесь. Это был уже второй случай смерти в Кирьят-Арба. Первым, несколько лет назад, умер старик по фамилии Бен-Хеврон, проживший чуть ли не сто лет. Судя по его фамилии, он крепко был связан с этими местами: родился в Хевроне, жил в еврейском квартале возле синагоги «Авраам-авину». Уцелел и спасся во время погрома 1929 года. После Шестидневной войны семейство Бен-Хеврон поселилось в Кирьят-Арба. Вернее сказать — вернулось вместе с престарелым отцом. Когда он скончался, военная администрация не позволила похоронить его в Хевроне, на кладбище предков. Погребли его в Иерусалиме.
И вот возник тот же вопрос — семейство Нахшон хочет похоронить ребенка в Хевроне. На это полагалось иметь разрешение. Было ясно, что разрешения не дадут, даже просить об этом было бессмысленно.
— Живым здесь не дают возможности жить спокойно. Так пусть мой ребенок положит начало еврейскому присутствию в Хевроне! — решительно заявила убитая горем Сара.
Семейство Нахшон отличалось упорством. Они вообще не спрашивали ни на что разрешения. Когда у Сары родился сын, она сделала ему обрезание в Меарат га-Махпела. Втайне от военного губернатора.
Разрешение на похороны запросило руководство Кирьят-Арба. Последовал отказ. Более того, в Кирьят-Арба были вызваны дополнительные армейские части, установившие посты на всех дорогах, ведущих к кладбищу.
Сара не стала ждать развития событий, а взяла на руки труп ребенка, прошла окольной тропой и вышла из Кирьят-Арба через задние ворота. Солдаты же находились у центральных ворот, ожидая процессию.
Когда Сару с ребенком обнаружили на кладбище, тут же сообщили военному губернатору. Тот в панике запросил по рации министра обороны: «Что делать? Можно ли применять силу против матери, стоящей у открытой могилы с мертвым ребенком на руках?!».
Шимон Перес дал двусмысленный ответ:
— Силу не применять! Разрешения на похороны не давать!
И Сара похоронила своего ребенка у входа, на самом краю кладбища.
С этого дня на кладбище установили дежурство. Несколько недель добровольцы из Кирьят-Арба охраняли свежую могилу, чтобы, не дай Бог, ее не осквернили.
