19
Valenta I. Soviet Intervention in Czechoslovakia, 1968: Anatomy of a Decision. Baltimore, 1979.
См.: Тодорский А., Арбатов Г. Большое в малом // Коммунист. 1960. № 4, 5.
В вышедшем в начале шестидесятых годов шеститомном издании «История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг.» написано: «С мая 1937 по сентябрь 1938 года подверглись репрессиям около половины командиров полков, почти все командиры бригад и дивизий, все командиры корпусов и командующие войсками военных округов, члены военных советов и начальники политических управлений округов, большинство руководящих политработников корпусов, дивизий и бригад, около трети комиссаров полков, многие преподаватели высших и средних военных учебных заведений» (т. 6, с. 124). В вышедшем в семидесятых годах двенадцатитомном издании «История Второй мировой войны 1939–1945 гг.» старательно избегали даже самого слова «репрессия», заменяя его другим – «обвинения». Так, во втором томе написано, что в «1937–1938 гг. вследствие необоснованных обвинений из армии было уволено (sic! – Г. А.) значительное количество командиров и политработников» (т. 2, с. 206). А далее указывалось, что жалобы уволенных якобы были рассмотрены и ошибки в значительной степени исправлены.
Не могу не сказать в этой связи о том, что в последние годы у нас начали появляться правдивые книги о войне, в том числе принадлежащие перу известных военные авторов. К ним относится, например, книга Д.А. Волкогонова «Триумф в трагедия: политический портрет И.В. Сталина».
Здесь я должен повиниться. Комментируя как-то на страницах журнала «Огонек» (1988, № 11) статью известного американского ученого и общественного деятеля Карла Сагана (к сожалению, не так давно умершего), я отделался остротой, отмахнулся от его доводов насчет того, что польский поход Тухачевского был попыткой экспорта революции. Отчасти сработал привычный защитный рефлекс, а отчасти то, что мы, в том числе и я, в течение долгих лет приучались и в конце концов привыкли отодвигать от себя «неудобные» факты. Я, например, внимательно изучил эти страницы нашей истории лишь совсем недавно.
Дело доходило до довольно острых схваток Л.И. Брежнева и Ю.В. Андропова с А.А. Громыко. Помню, во время первого визита Э. Бара в СССР мне передали даже просьбу Брежнева – занять западно-германского гостя, чтобы высвободить день, необходимый, как выразился Андропов, для того, чтобы «утрамбовать» Громыко. Тогда я и познакомился с Баром, с которым меня связывают многолетние дружеские отношения, особенно закрепившиеся в период совместной работы в «Комиссии Пальме».
Г. Киссинджер несколько раньше, еще до прихода в администрацию, объяснил мне, что считалось бы окончить эту войну, «сохранив лицо», по-хорошему для США. В декабре 1967 года по поручению администрации Л. Джонсона, а конкретно – министра обороны Р. Макнамары Киссинджер впервые приехал в Москву. Приехал специально, чтобы прозондировать возможность получить поддержку Москвы в урегулировании на таких условиях: прекращение огня, мир, США уводят войска, но Ханой берет на себя обязательства действовать в Южном Вьетнаме лишь политическим путем, постепенно, во всяком случае, в течение ближайшей пары лет; что произойдет потом, Вашингтон не интересует. За неимением других, более высоких контактов Киссинджер изложил эти идеи (от имени Макнамары) мне. Я пообещал ему передать их руководству (что тут же и сделал, но большого впечатления это ни на кого не произвело).
Я привожу эту дату потому, что лишь на майском пленуме Ю.В. Андропов вернулся в ЦК КПСС в качестве секретаря. А избрание лидером непосредственно с поста председателя КГБ было бы делом беспрецедентным и почти наверняка было бы остановлено в аппарате. К тому же и среди партийной общественности он до этого не рассматривался как претендент. Что касается М.С. Горбачева, то он тогда еще был просто малоизвестен и не имел необходимой поддержки ни в аппарате, ни среди общественности.
Помню, как, вернувшись в конце мая 1980 года из Италии с Дартмутской встречи с американцами, я и обозреватель «Правды» Юрий Жуков добились приема у Л.И. Брежнева. Мы ему рассказали о том, как наша акция рушит разрядку, помогает крайне правым на предстоящих выборах в США, и уговорили сделать хоть символический жест – отозвать десять процентов контингента своих войск. А на следующий день Юрий Владимирович устроил мне разнос за эту инициативу. Он, видимо, все еще надеялся на скорую победу.
К ноябрю 1982 года, когда скончался Брежнев, Андропов был уже самым вероятным его преемником. Но все же не имел уверенности, что все гарантировано. Знаю это и потому, что из Австрии, где застала весть о смерти Брежнева, меня срочно доставляли той же ночью в Москву на самолете Министерства обороны, который повернули в Братиславу с полпути, когда он летел из Праги в Москву. На пленуме ЦК Андропов хотел все же иметь больше людей, которым мог доверять.
Я подробно рассказываю об этой записке прежде всего по той причине, что она – одно из немногих, известных мне, пусть косвенных, свидетельств политических планов Андропова, выношенных в тот короткий период, когда он был лидером партии и страны.
George F. Kennan. American Diplomiicy. N.Y., 1952. P. 192.
