Великий князь Константин Константинович был воспитан в верности монархии и монарху. Так он жил и действовал, подчиняя все свои личные интересы Императору, что означало для него — России и народу. Он был уверен: в силу того, что все Романовы воспитывались и воспитываются на таких же принципах, все они также во главу угла ставят интересы монархии и России. Поэтому ходынскую катастрофу, позицию Царя, своего близкого друга Сергея Александровича да и остальных Александровичей в эти дни он воспринял чуть ли не как личную трагедию. Она противоречила его представлениям о семье Романовых как о главной силе, являющейся опорой трона.
В начале июля Константин Константинович получил приглашение на завтрак от Дагмары. Приехав в Петергоф, застал за столом, помимо Императрицы Марии Федоровны, ее детей Ксению, Мишу и Ольгу, а также княгиню Оболенскую. Основной темой разговора были события, последовавшие после ходынской катастрофы. Оказалось, что все действия сына Дагмара не одобряла. Очень расстроилась тем, что Николай с семьей поехал к Сергею в Ильинское, отождествив таким образом себя с косвенным виновником несчастья.
Константину Константиновичу хотелось рассказать о том, что было пережито им в те горькие дни, однако сдерживали дети и княгиня Оболенская. Но наступил момент, когда они с Дагмарой остались одни. Константин сказал:
— Император поначалу принял правильное решение и назначил следственную комиссию, но некоторые своими недальновидными советами расшатали его волю.
— Костя, дорогой, опять ты его оправдываешь. Скажи, если бы на его месте в тот момент оказался Саша, отец, удалось бы кому-нибудь сбить его с толку, я уже не говорю — «навязать свою волю»? — И не дожидаясь, сама ответила на вопрос, как отрезала: — Нет! И ты это прекрасно знаешь. Все дело в Николае. В нем нет монаршей воли. В тот трагический день Николай обедал у меня. Это я потребовала создания следственной комиссии и наказания виновных. Он дал мне слово. Потом пришли Александровичи, но и тут он бы не посмел нарушить слово, данное матери. Однако у него появился более влиятельный советчик, чем все Александровичи. И кто? Молодая Императрица! Он безумно влюблен в нее и ни в чем отказать не может. Она вступилась за Сергея Александровича из-за Эллы, сестры своей! Николай… у меня даже язык не поворачивается назвать его Императором. Весь мир стал свидетелем его слабости… Вот что меня расстраивает больше всего.
Константин Константинович опять был потрясен Дагмарой, ее красотой, страстностью, сквозившей в ее речи. И страшной правдой слов, в которой он не сомневался.
— Костя, сама не знаю, почему я это говорю. Наверное, потому, что тебя хорошо знаю и люблю. Ходынская трагедия — это страшное предзнаменование. Боюсь, очень боюсь, мы будем платить за эти танцы на крови.
После встречи с Дагмарой Константин Константинович записал в дневнике:
«… Я совершенно разделяю взгляды Императрицы в данном случае. Но мне больно замечать, что между Нею и Ее невесткой рождаются глухие недовольствия… Меня всё это печалит и смущает!»
Качества личности Императора и проистекающие отсюда ожидания для России всерьез заботили Константина Константиновича. Еще один разговор на эту тему с человеком, хорошо знающим и любящим Николая II, — и Константин близок к отчаянию:
«Говорили и о Государе. Его нерешительность и недостаток твердости приписывается воспитанию; никто, собственно говоря, не имеет на Ники постоянного влияния. Он подчиняется последнему высказанному Ему взгляду. Это свойство соглашаться с последним услышанным мнением, вероятно, будет усиливаться с годами. Как больно и страшно, и опасно!»
Среди всех неприятностей, обид, интриг, несуразностей Константин не мог забыть о приближении святого для России праздника — столетия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина.
«Надо на славу устроить по всей России истинное всенародное торжество, в котором приняли бы участие все возрасты и сословия без исключения. Полагаю, что Академии следовало бы взять почин празднования в свои руки, — пишет он Леониду Николаевичу Майкову, вице-президенту Академии 20 сентября 1898 года. — Не нужно особого комитета: ядро его может составить Отделение русского языка и словесности, а представителей искусств и художеств привлечь не трудно: все, конечно, с радостью отзовутся на клич Академии… Думаю, что вы — биограф и издатель Пушкина — не уклонитесь от ближайшего участия и будете, как и всегда и во всем, моим ближайшим советчиком и помощником… Думается, что, приняв во внимание всероссийскую косность и медлительность, следует не откладывать дела и собраться в заседание не в очередь…»
Константин Константинович посылает письмо Николаю II, отдыхавшему в Ливадии. В нем «Ходатайство об учреждении Высочайше утвержденной Комиссии по устройству празднеств 100-летия рождения Пушкина». Ответ царя был получен сразу же по императорскому телеграфу: «Очень благодарен за письмо, всецело разделяю то, о чем ты хлопотал…»
Комиссия была утверждена под эгидой Академии наук и председательством Константина Константиновича Романова. В нее вошли представители ряда министерств, известные деятели науки, литературы и искусства. Программа празднеств, разработанная комиссией, также была утверждена Императором. Сразу скажем, что прекрасно подготовленные и проведенные юбилейные торжества в честь столетия А. С. Пушкина впервые утвердили Академию наук в качестве общероссийского культурного центра.
Одним из самых важных из множества событий тех торжественных дней, как уже говорилось ранее, стало учреждение в Академии наук Разряда изящной словесности.
Из дневника К. Р.:
«Воскресенье. 10 января 1899 года.
Заседание Пушкинской комиссии в полном ее составе. Присутствовал Витте; он оказался смелее нас всех и для увековечивания памяти поэта предложил учредить при Академии наук Пушкинское отделение по изящной словесности. Это будет возвращением к прежней Российской Академии. — Победоносцев на этот раз оказался гораздо сговорчивее. Программа выработана; остается отправить ее на Высочайшее благовоззрение».
«Вторник, 26 января 1899 года. Было заседание Пушкинской подкомиссии, в которой определили печатать портрет Пушкина с гравюры Райта в 100.000 экземпляров, выбить 4 золотых медали, 20 серебряных и 1.500 и 2.000 бронзовых. В отделении русского языка и словесности постановили ходатайствовать перед Министерством финансов об 6 креслах, таким образом число ученых будет увеличено до 8, а в память Пушкина окажутся 4 кафедры для представителей изящной словесности. Придется проявить осторожную настойчивость».
