«Князь (взглянув). Как! Стихи мне? А! это того стихотворца. Что он врет там?
Подлецов. Да, что-то много. Стихотворец хвалит вас; говорит, что вы мудрец: умеете наслаждаться жизнью, покровительствуете искусствам, ездили в какую-то землю только за тем, чтобы взглянуть на хорошеньких женщин; что вы пили кофе с Вольтером и играли в шашки с каким-то Бомарше…
Князь. Нет? Так он недаром у меня обедал»[639].
Князь Беззубов приказывает перевести стихотворение на французский, а стихотворца приглашать обедать еще, только обходиться с ним не слишком вежливо: «ведь эти люди забывчивы, их надобно держать в черном теле».
Фельетон наделал много шума. Князь Н. Б. Юсупов жаловался генерал-губернатору Москвы князю Д. В. Голицыну. Н. А. Полевому сделали выговор. Цензора С. Н. Глинку, пропустившего фельетон, отстранили от должности. Перепечатку фельетона запретили. По Москве между тем поползли слухи: говорили, что князь Н. Б. Юсупов велел побить Н. А. Полевого палками. Пушкина же обвиняли в низкопоклонстве.
Василий Львович был полон возмущения. «От Полевого житья нет, — писал он 28 июня 1830 года П. А. Вяземскому. — Читал ли ты Утро в кабинете Знатного Барина? Князь Юсупов обруган, да и племяннику моему достается от злого и бранчливого журналиста. Его проучить должно не эпиграммами, а чем-нибудь другим. Он обещается выдать нам несколько томов своей истории в непродолжительном времени. Это будет пожива для Литературной газеты, которую я читаю с большим удовольствием» (288).
Василий Львович не стал дожидаться критики на Н. А Полевого в «Литературной газете». Он написал послание «А. С. Пушкину», в котором сам защищал племянника от нападок «злого и бранчливого журналиста»:
Послание твое к вельможе есть пример.
Что не забыт тобой затейливый Вольтер.
Ты остроумие и вкус его имеешь
И нравиться во всем читателю умеешь.
<…>
Пустые критики достоинств не умалят;
Жуковский, Дмитриев тебя и чтут, и хвалят;
Крылов и Вяземский в числе твоих друзей;
Пиши и утешай их музою своей,
Наказывай глупцов, не говоря ни слова,
Печатай им назло скорее Годунова (63).
Старый поэт подвергал осмеянию притязания Н. А. Полевого, «журналиста сухого», на роли великого историка Нибура и великого романиста Вальтера Скотта. А затем он прерывал свою критику:
Но полно! Что тебе парнасские пигмеи,
Нелепая их брань, придирки и затеи!
Счастливцу некогда смеяться даже им.
Благодаря судьбу, ты любишь и любим (63–64).
Дядя сулил счастье племяннику в предстоящем браке и заканчивал послание наставлением:
Блаженствуй! Но в часы свободы, вдохновенья
Беседуй с музами, пиши стихотворенья,
Словесность русскую, язык обогащай
И вечно с миртами ты лавры съединяй! (64).
Племянник получил от дяди этот поэтический подарок с трогательной припиской: «Шлю тебе мое послание с только что внесенными исправлениями. Скажи мне, дорогой Александр, доволен ли ты им? Я хочу, чтобы это послание было достойно посвящения такому прекрасному поэту, как ты, — на зло дуракам и завистникам» (оригинал по-французски) (XIV, 102,413).
Послание «А. С. Пушкину» было последним стихотворением Василия Львовича. 20 августа 1830 года его не стало.
Река времен в своем теченьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей;
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы.
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы…
1830 Болдино ноября 26[640].
Последние стихи Г. Р. Державина А. С. Пушкин записал в альбом нижегородского помещика Д. А. Остафьева чуть больше трех месяцев спустя после похорон дяди. В альбоме он нашел много автографов Василия Львовича: «Послание к Д. В. Дашкову», французские куплеты на взятие Парижа, басни, стихотворение «Завещание Киприды»… Река времен уносила дядю-поэта в вечность, но как же забыть его? Болдинские рукописи и рисунки А. С. Пушкина сохранили воспоминания о нем.
В «Евгении Онегине» в великосветской гостиной Татьяны-княгини появляется:
…. в душистых сединах
Старик, по старому шутивший:
Отменно тонко и умно,
Что нынче несколько смешно (VI, 176).
Уж не Василий ли Львович? Среди рисунков к «Гробовщику» — знакомый профиль: это он, дядюшка, теперь уже покойный дядя. В «Истории села Горюхина» Белкин переписывает «Опасного соседа», чтобы приобрести некоторый навык к стихам… А. С. Пушкин сообщал из Болдина П. А. Плетневу:
«Около меня Колера Морбус. Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает — того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь, а ты и пиши мою биографию. Бедный дядя Василий! знаешь ли его последние слова? приезжаю к нему, нахожу его в забытьи, очнувшись, он узнал меня, погоревал, потом, помолчав: как скучны статьи Катенина! и более ни слова. Каково? вот что значит умереть честным воином, на щите, le cri de guerre a la bouche[641]!»
Кончину Василия Львовича предчувствовала Ольга Сергеевна. Она проводила лето с родителями в Михайловском. Однажды ей приснился сон:
«…ей пригрезилось, будто бы Василий Львович появился перед нею в костюме адепта одной из находившихся прежде в Москве лож вольных каменщиков… одетый в белую мантию с вышитыми масонскими символическими изображениями. Василий Львович — вернее, его призрак — держал в правой руке зажженный светильник, а в левой — человеческий череп.
— Ольга, — сказал призрак, — я пришел тебе объявить большую радость. Меня ожидает в среду, двадцатого августа, невыразимое счастье. Посмотри на белую мантию: знак награды за мою беспорочную жизнь; посмотри на зажженный в правой руке светильник — знак, что всегда следую свету разума; посмотри и на этот череп — знак, что помню общий конец и разрушение плоти. — На вопрос же племянницы, какое ожидает его счастье, призрак, исчезая, ответил: „ни болезни, ни печали“, и ответил, как ей показалось, особенно громко, отчего она проснулась и долго не могла опомниться под влиянием противоположных чувств: скорби, страха и радости.
Не прошло трех недель после описанного сновидения, как Василий Львович Пушкин отошел в вечность, именно в среду 20 августа 1830 года»[642].
