по извлечению осколка, ввиду ее сложности и учитывая мою профессию художника, решили не делать. Хирург опасался повредить нерв или сухожилие. Мне наложили обычную шину. Велели, по возможности, держать руку в покое и отправили в палату. У Середина рана оказалась довольно значительной: осколок пробил слой мышц спины навылет, и из раны удаляли лишь нитки от гимнастерки и нижней рубахи, проводили антисептическую профилактику. Самочувствие Паши Середина было вполне приличное.
Под мою диктовку он написал письмо моей матери, в котором я сообщал ей, что «рана моя незначительна и через несколько дней я поправлюсь».
В нашей офицерской палате четыре места. Но нас трое: слева от меня – пожилой капитан, командир стрелкового батальона, с осколком в ноге, а справа, у стены, командир саперного взвода, с ампутированной ногой. Сапер мрачный и неразговорчивый – он тяжело переживает свое состояние. Капитан-пехотинец, наоборот, веселый и словоохотливый, любитель прибауток. Своими забавными историями и анекдотами он всячески старается хоть как-то приободрить сапера. Меня он тут же стал звать «артиллеристом».
2 июля. Безделье и праздность, оказывается, могут стать источником душевной угнетенности и подавленного настроения в той же мере, как стрессовые перегрузки. «Если бы ты знала, – пишу я своей матери, – как скучно лежать в госпитале. В полку хоть и опасно, зато там живешь жизнью, к которой уже привык». И тут я не обманывал мать, не позировал перед нею. Пятнадцать дней наступательных боев мы жили активно-эмоциональной, напряженной деятельностью. И несомненно, у меня уже выработался определенный и четкий стереотип поведения. Так вот, изменение этого стереотипа, в период пребывания моего в госпитале, подействовало на меня более отрицательно, нежели ежечасная опасность во время непрерывных боевых операций на передовой. «Белые стены, белые кровати, стоны раненых и больных удручающе действуют на нервы», – записываю я себе на память. Там, на фронте, на передовой, под огнем противника, подвизаются и действуют здоровые, энергичные, умные люди. Все хилое, немощное, нестойкое, трусливое извергается вон или гибнет. Находиться в госпитале у меня уже более не хватало сил, и я стал требовать выписки и отправки в часть. Врач не отпускает. Говорит, что руку нужно держать в спокойном, «зашиненном» состоянии еще не менее недели. Я настаиваю.
– Полк уходит, – говорю я, – а неделю я смогу пробыть и в санчасти.
Середин, опасаясь того, что его не отправят потом в свой полк, также решает ехать со мной, хотя рана его еще и не зарубцевалась.
4 июля. Сразу же после госпитального завтрака, на попутных машинах, мы с Серединым быстро добрались до Выборга. Погода великолепная, солнечная и безветренная – по-настоящему летний и погожий день.
6 июля. После завтрака, на пару с Заблоцким, пошли в городской сад. Он здесь после воспаления в легких. Погода великолепная, и Миша собирается показать мне скульптуру бронзового лося.
– Может быть, с точки зрения искусства, эта скульптура и не из лучших, – говорит Заблоцкий с каким-то особенным воодушевлением, – но меня поражает то, что финны поставили памятник не королю, не полководцу, не поэту, а животному – царю северных лесов – лосю! Поэтический народ финны. Мне нравится их легенда о Вейнемейнене, герое рун «Калевала». Представь себе, как он создавал кантеле, натягивая вместо струн золотистые волосы юной девы… И звуки кантеле были настолько волшебны, что слушать их собирались птицы и звери… Вот, Андрюша, какие легенды слагает этот народ – финны.
7 июля. В санитарную часть полка прибыл майор Шаблий с намерением лично осведомиться о состоянии раненых и вручить некоторым из них, в том числе и мне, правительственные награды.
Девять часов вечера. Перед строем раненых, способных двигаться, командир полка зачитывает приказ по штабу артиллерии 21-й армии Ленинградского фронта за № 07-Н от 29 июня 1944 года, согласно которому нижепоименованные лица удостаиваются правительственных наград. Лично мне вручается орден Красной Звезды за № 725168.
Поздравляя меня и желая дальнейших успехов, Шаблий спрашивает:
– Ну, как твоя рука?
– Болит пока еще.
– Ерунда, – отрезал Шаблий, – хватит притворяться. Видонов там один за всех. Завтра чтобы приступил к работе – тебе придется быть пока и за первого, и за второго помощника. Понял?
Домой, матери, я написал: «Теперь на гимнастерке ношу я три красные полоски – свидетельство о ранениях, а под ними серебряную „Звезду“ рубиновой эмали с барельефом воина посредине. Я не в силах описать тебе мое состояние, которое я испытывал, когда получал орден. Люди в звании капитана и старше меня порой не справлялись с той работой, за которую сегодня меня наградили».
До рассвета в тесной компании обмывали мы мой орден. Много говорили, много спорили. Да и было, наверное, о чем. Не совпадала наша личная практика с теми картинными описаниями подвигов, которыми изобиловали органы печати. Все мы были уверены, что Семенов за свой дерзкий рейд получит «Героя». А ему дали лишь «Александра Невского». «Героя» же получил майор Зенин, командир батальона 314-го полка, как сказано, «за взятие станции Хумалиоки». Смешно! Зенин туда пришел уже после того, как Хумалиоки были заняты Семеновым и наш полк вышел через них на Койвисто. Это многих из нас озадачило!
8 июля. Проснувшись довольно поздно, я оформил необходимые документы у Закамского и, пожелав ему всего хорошего, отправился в тылы полка, надеясь оттуда получить машину, идущую в расположение штаба.
До штаба добрались лишь во второй половине дня, и мне тотчас пришлось заступать оперативным дежурным. Бедный Вася Видонов разрывался на части. С ходу включился я в изучение оперативно-тактической обстановки на занимаемом нами теперь участке фронта.
Три дня назад – 5 июля 1944 года – 46-я дивизия полковника Борщова вышла на доукомплектование в тыл армии и передала свой участок фронта 178-й дивизии генерала Кроника, 386-й полк которой занимает теперь оборону на рубеже Виккала – Йхантала – озеро Йхантала-ярви.
Огневые позиции нашего полка располагаются в километре на юго-восток от озера Йхантала-ярви по дороге Йхантала – Талимюллю. Командный пункт полка и штаб в шестистах метрах сзади боевых порядков дивизионов. Отрыты добротные и комфортабельные землянки. Машины тщательно замаскированы и укрыты в лесу.
Мы сидим с Васей Видоновым за столом в штабном фургоне, и он вводит меня в курс дела.
– Командир 386-го, – говорит Вася, поглаживая свой подбородок, – подполковник Савченко. Мужик он спокойный, деловой и симпатичный. Шаблий с ним ладит, а тот его шашлыком из конины угощает. Шашлычок знатный. Надеюсь, и тебе как-нито перепадет.
– Полковой НП где располагается?
– На западной стороне Йхантала-ярви, между озером и дорогой. Там скала такая огромная у озера. Обзор с нее
