железной.
– Рассказывай, что во сне видел? – улыбаясь, осведомляется Шаблий.
И я, как мог, пересказываю свой сон. Шаблий слушал внимательно, не улыбался. А погрузился в какую-то отрешенную задумчивость.
26 июня. Поутру высота 41,6 была взята с ходу. Очевидно, прошедший день не пропал даром: наша разведка все-таки прощупала слабые стороны обороны финнов, и мы нанесли в это утро уже целенаправленный минометно-артиллерийский удар соответствующей большой мощности, обеспечив пехоте прорыв к высоте 43,8 и далее к реке, соединяющей залив Суоменведенпохья с озером Лайна-лампи. Глубину прорыва, не превышавшую и восьмисот метров, наша пехота преодолевала почти весь день. Обилие болот не давало возможности использовать танки, самоходные установки с должным эффектом. Бой велся исключительно силами пехоты при мощной поддержке минометно-артиллерийских батарей. Мы шли вслед передовых атакующих цепей стрелков – шли за ними на расстоянии, не превышающем двухсот метров.
Погода к вечеру прояснилась, сквозь редкую пелену сплошной облачности стал просматриваться мутно-размытый шар неяркого низкого солнца. И шар этот не грел, не исходило от него ни тепла, ни света, но в душе все-таки что-то просветлело. Командно-наблюдательный пункт наш на высоте 43,8 – возвышение над местностью составляет почти двадцать метров. Это дает нам явные преимущества и расширяет круговой обзор.
На НП появился Герасимов. Он в Выборге занимался похоронами Гречкина и Орлова.
– Ну как там? Что? Говори. – Шаблий смотрит исподлобья, напряженно и даже сурово.
– Все прошло тихо, спокойно, без шума. Рапорт ваш передал Михалкину.
– Так, – как-то мрачно произнес Шаблий. И после некоторой паузы спросил: – Никто не интересовался: прокуратура, особый отдел?
– Да нет, – отвечал Герасимов, – им теперь не до нас. Других проблем хватает.
– Ладно. Тогда давай налаживай связь, – сказал Шаблий уже совершенно иным тоном, – без связи в предстоящих боях нам делать нечего. И чтобы телефонные линии работали без перебоя, и рации чтобы были в порядке. Понял?
Примостившись в траншее у огромного круглого валуна, похожего на шар, я наблюдал за ходом боя. Сквозь редкий сосновый лес просматривался какой-то большой дом на берегу залива, окруженный хозяйственными постройками. Пехотинцы короткими перебежками настойчиво продвигались вперед, к этому дому. Их фигурки мелькали меж валунами. Несколько человек лежало неподвижно. Дробный треск пулеметов, резкие и отрывистые автоматные очереди странным образом входили в ритм движения этих маленьких серых фигурок внизу. Начавшийся минометный обстрел с финской стороны прижал нас всех к земле. Мины рвались всюду: и там, внизу, где наступала пехота, и здесь, на высоте 43,8 около нашего гигантского валуна.
– Откуда бьет? – кричит Шаблий. Он явно нервничает.
– Буссоль пятьдесят три, восемьдесят. Дальность три километра, – отвечаю я, стараясь перекрыть гром канонады.
– Правильно, оттуда, – соглашается командир полка. И уже кричит в телефонную трубку: – Подручная, подручная!
Связи нет. Линия порвана.
– Камбаров, – ревет не своим голосом Шаблий, – немедленно на линию, чтобы связь с подручной была!
– Двое убиты, товарищ майор, – отвечает Камбаров, – один ранен. Людей мало осталось.
– Чтоб связь с подручной батареей была немедленно, – наседает Шаблий на Камбарова, – всех на линию! Не будет связи, расстреляю! Шепелев, – обращается командир полка к радисту, – вызывай подручную, вызывай Рудя, вызывай Коваленко.
Рации работают плохо – сказываются и климатические условия, и особенности рельефа местности. Наконец телефонисты Камбарова восстановили связь, и батареи полка получили цель. Беглый огонь наших пудовых мин забарабанил по тому месту, откуда до того слышны были звуки выстрелов минометных батарей противника.
– Как думаешь, – обращается ко мне Шаблий, – подавление этой финской батареи можно будет записать в свой актив?
Ответить я не успел. Совсем рядом разорвался снаряд, другой, третий. Несомненно, била гаубичная батарея, била издалека и била прицельным огнем именно по нашей высоте. Разрывы ложились в непосредственной близости от нашего валуна-шара, под которым мы нашли себе прибежище в бывшей финской траншее.
– Вот, попали, черт возьми, – раздраженно шепчет Шаблий, – камень-то этот, несомненно, пристрелян.
И, как бы в доказательство справедливости слов командира полка, несколько снарядов ударилось непосредственно по камню, сотрясая его и наполняя нашу «лисью нору» гулким эхом разрывов. От камня-валуна летят во все стороны осколки: металлические и фыркающие гранитные.
– Это, товарищ майор, уже нас выковыривают, – нервно подхихикивая и икая, произносит Шилов, ординарец Шаблия, втискиваясь в крутой борт траншеи. В этот момент снаряд, прямо над нами, врезался в высокую и крупную сосну и разорвался там – наверху. Град осколков, больших и малых, обрушился на нас.
– Как шрапнелью, – пошутил командир полка и спросил: – Раненые есть?
– Есть, – со стоном отвечает Середин, – в спину попало.
Осколок, с ноготь величиной, пробил ему мягкие ткани спины около лопатки, навылет словно иглой.
– Я тоже ранен, – говорю я, глядя на Шаблия, который, размазывая кровь по лицу, выковыривает осколочную мелочь из неглубоких ран.
– Куда? – спрашивает командир полка.
– В кисть правой руки, – отвечаю я.
Логинов с Поповкиным перевязывают Середина. Васильев бинтует мою руку. Шилов мочит в воде марлю и помогает командиру полка обтирать лицо. В соседних траншеях также перевязывают раненых: телефонистов и разведчиков. Убитых, к счастью, не оказалось.
Теперь проблема: суметь без потерь выйти из зоны обстрела. Все шли своим ходом – тяжело раненных нет. И только тут, в безопасном месте, я обнаружил: во-первых, осколок в брюках, который проник внутрь, не задев тела, и, во-вторых, снимая фуражку, я обнаружил, что околыш ее у самого виска точно бритвой прорезан крупным осколком, а на теле остался лишь след пустячной царапины.
– Повезло тебе, Андрей, – говорит Авенир, подсаживая меня в машину, – сегодня ты на волосок от смерти был. Висок – такое место головы, где раненых не бывает. А у тебя вон как – от виска да рикошетом!
В десятом часу вечера мы были уже в Выборге. Мосты через залив взорваны, и ехали мы окружным путем. После непрерывного двухсуточного минометно-артиллерийского грохота гудит в голове, стучит в ушах. Тишина вечерних и спокойных улиц вполне мирного города кажется какой-то необычной и даже гнетущей. Санитарная часть полка располагается по соседству с центральной площадью ратуши, в небольшом одноэтажном домике, в глубине двора.
27 июня. После короткого отдыха и первичной обработки ран нас отправляют в госпиталь № 5475. Госпиталь размещается в богатом имении по Выборгскому шоссе. Под операционные, кабинеты и офицерские палаты отведен центральный особняк. Рядовой состав размещается в больших санитарных палатках. Вокруг дома густой лиственный парк, а перед крыльцом дома ухоженный цветник. Комнаты в доме просторные, потолки высокие, окна большие, светлые, с медными шпингалетами прошлого века.
По прибытии в госпиталь мне сразу же сделали рентген и определили, что в суставной сумке правого запястья находится инородное тело – осколок артиллерийского снаряда. Операцию
