Павел Анненков - Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта

207

Оба эти стихотворения вместе с патриотической пьесой Жуковского «Русская слава» напечатаны были тогда же отдельной книжкой под названием «На взятие Варшавы, три стихотворения В. Жуковского и А. Пушкина. С.-Петербург. 1831 года». Пушкин гораздо позднее, в 1836 году, выразил во французском письме (от 10 ноября) к князю Н. В. Голицыну (переводчику по-французски «Чернеца» Козлова и пьесы «Клеветникам России»), чувства, одушевлявшие его во время создания самого стихотворения: «Merci mills fois, — говорит он, — cher Prince, pour votre, incomparable traduction de ma pièce de vers, lancée centre les ennemis de notre pays… Que ne traduisites-vous pas cette pièce en temps opportun? Je l’aurais fait passer en Trance pour donner sur le nez а tous ces vociférateurs de la Chambre des députés». («Тысячу раз благодарю вас, любезный князь, за ваш несравненный перевод моей пьесы, устремленный на врагов нашей земли… Зачем не перевели вы ее вовремя, — я бы тогда переслал ее во Францию, как урок всем этим крикунам Палаты…») В конце письма Пушкин делает замечание о трудности, предстоящей переводчику русских стихов по-французски: «A mon avis rien n’est plus difficile que de traduire de vers russes en vers frangais, car vï la concision de notre langue, on ne peut jamais être assez bref». («По моему мнению, чрезвычайно трудно перелагать русские стихи на французские. Язык наш сжат, и краткости его выражения достичь мудрено».) Перевод кн. Голицына напечатан в Москве в 1839 году.

Вообще, пребывание поэта в Царском Селе было цепью дружеских веселых бесед, в которых царствовало постоянно одинаковое, ровное состояние духа. Случалось, что В. А. Жуковский спрашивал в этом кругу совета, не рассердиться ли ему на то или другое обстоятельство. Пушкин почти всегда отвечал одно: непременно рассердиться, но ни сам он, ни искавший его совета не следовали приговору. Пушкин был любезен, добродушен и радовался всякому счастливому слову от души. Так, он пришел в восторг от замечания одной весьма умной его собеседницы, что стих в пьесе «Подъезжая под Ижоры…» как будто в самом деле едет подбоченясь и проч.

Пушкин часто переменял квартиры. В Царском Селе он жил в доме Китаева. По приезде в Петербург он съехал с квартиры почти тотчас же, как нанял (она была очень высока), и поселился в Галерной в доме Брискорн. В 1832 году он жил на Фурштатской, у Таврического дворца, в доме Алымова, где его нашло послание графа Хвостова под заглавием «Соловей в Таврическом саду», из которого выписываем последний куплет:

Песенка положена была и на музыку. Пушкин отвечал на нее учтивым письмом в прозе (см. «Стихотворения гр. Хвостова», том 7, прим. 151). Оттуда он переехал в октябре 1832 г. в Морскую, в дом Жадимировского. В 1833 и 1834 гг. он жил на Дворцовой набережной, в доме Балашевой, у Прачечного моста; в 1834 г. же — у Летнего сада, в доме Оливиера; в 1836 г. у Гагаринской пристани, в доме Баташева и в 1836 г. же у Певческого моста, в доме Волконской, где и умер.

Кстати заметить, что строфы IX, XXXIX, XL, XLI первой главы, пропущенные в печати, кажется, совсем не были написаны поэтом; по крайней мере, их нет в черновой рукописи.

Кстати упомянем, что в одном старом и забытом журнале «Северный Меркурий» (1830, № 54) мы нашли стихотворение, подписанное буквами А. П. и помеченное 1827 годом. Пьесы этой нет в рукописях нашего автора, но мы выписываем ее как имеющую сходство с основной мыслию, изложенной в неизданных отрывках «Онегина»:

Не нужно указывать читателю, что этот отрывок есть карикатура на макферсоновского «Оссиана» и, видимо, написан с целью осмеять все подобные философствования.

8 февраля, ночью (фр.).

Эти строфы третьей главы перешли в посмертное издание сочинений Пушкина из «Современника» (1838, т. 12), где также носили заглавие «Новые строфы из «Евгения Онегина». В том же журнале (1838, т. 11) помещен был и неизданный отрывок «Онегина»: «Сокровища родного слова…», но он сопровождался примечанием издат[еля], которое уже, несомненно, свидетельствует о существовании полной рукописи «Евг. Онегина», к сожалению, не бывшей под глазами составителя этих материалов. Вот примечание: «Веселые и грациозные шутки, составляющие отличительность этой поэмы покойного Пушкина, не всегда, как увидят читатели в новых строфах, приходили прямо под перо поэта. Он писал и в расположении строже сатирическом, но так умел владеть своим предметом, что обрабатывал его долго, прежде нежели оканчивал труд совершенно. Приводимые здесь строфы вписаны в его оригинал особо против XXVII и XXVIII строф главы 3».

В подлиннике «объятая невольным» зачеркнуто и заменено фразой, недоступной разбору.

Не можем пропустить забавной фразы, встреченной в эпизоде о странствиях Онегина после стиха «Я жил тогда в Одессе пыльной…». Вот она:

«Юность поет про любовь». Этот стих Проперция имел у Пушкина еще другой, так сказать, подставной стих. Сверху отрывка карандашом написано: «И первой нежностью томима».

Выписываем здесь еще две черновые строфы этого отрывка. Может быть, ими он даже хотел начать снова роман свой, но потом одумался и покинул намерение…