Бечирович: Ясно, что правительство, утаив результат Вашей миссии, также хотело утаить и великодушный жест генерала Младича, дабы представить его в глазах общественности монстром. С другой стороны, это было бы неполиткорректно, если бы стало известно, что друг сербов, пусть даже и генерал Галуа, которому Франция и так обязана, сыграл главную роль в благополучной развязке этой ситуации.
Галуа: Это правда, что все газеты: «Монд», «Либерасьон», «Фигаро» — распространили историю, что Младич выдвигал различные требования за освобождение пилотов. Один журналист из Фигаро зашел так далеко, что написал в прессе, будто я заявил, что требования Младича неприемлемы, чего я, конечно, никогда не говорил и даже не встречался с тем репортером. Это был чистый вымысел.
Бечирович: Известное международное сообщество использует генерала Младича для шантажа Сербии — ещё одного в ряду многих — так что известные сербские официальные лица постоянно призывают Младича пожертвовать собой и сдаться Гаагскому трибуналу, несмотря на печальную судьбу, которую он уготовил Милошевичу и другим сербским подсудимым.
Галуа: Сербское правительство, в своё время выдавшее Милошевича Гааге, тем самым погубило свою репутацию. На мой взгляд, это был некрасивый жест, тем более, что свержение Милошевича и его арест, по сути, были куплены. За несколько недель до его падения правительство США публично признаёт, что вложило в это семьдесят семь миллионов долларов… То же самое и с Младичем. Почему? Потому что накануне совершенно незаконного нападения на Сербию, вопреки всем принципам международного права, после бомбардировки Республики Сербской, а затем и Сербии, совершённой в самом глубоком противоречии с законом, необходимо было это оправдать, очернив в то же время сербский народ и его лидеров. Отсюда и истории о Сребренице, Маркале, Рачаке, и обращение с несчастными сербами, оказавшимися в гаагской тюрьме, для того, чтобы мир убедился в предполагаемой вине сербов, хотя они не делали ничего, кроме защиты своей земли, на которой жили на протяжении веков».
Свою миссию и пребывание у генерала Младича генерал Галуа подробно описал в книге «От воинской чести до политической жути».
«Мы приехали к генералу Младичу, где были сердечно встречены в довольно бедной обстановке. Во время нашей встречи Младич резко критиковал поведение Франции:
«Франция повела себя как агрессор по отношению к сербам, которые живут на 64 % территории Боснии и Герцеговины. Они защищают свою территорию, землю, на которой живут и которую у них хотят отнять, поэтому они никак не могут быть агрессорами в собственном доме.
Почему Париж, заодно с немцами и американцами хочет заставить их зависеть от мусульман и Сараево? Почему сербов обвиняют в осаде Сараево, того самого Сараево, в котором десятки тысяч его жителей-сербов остались в окружении хорватов и мусульман?
Разве у сербов нет права — подобно словенцам, хорватам, боснийским мусульманам — на независимость на своей собственной земле или в кварталах Сараево, где они жили на протяжении веков и живут до сих пор? Почему французы бомбят сербов, которые всегда были их союзниками?
Силы быстрого реагирования действовали убийственно, смертельно, не различая военных и гражданских объектов, фактически участвуя в мусульманской войне против сербов. Что французы получат от установления второго мусульманского режима на Балканах?
Как государство, позиционирующее себя как светское, может участвовать в войне, имеющей целью формирование религиозного государства, причем фундаменталистского, к тому же на территории, где такого государства никогда не было?»
Лавина критики длилась долго. Потом он сказал:
— Прежде чем я дам ответ на вопрос, который вы хотите задать и из-за которого вы приехали в этот край, опустошённый вашими самолётами, я хочу вам показать, в какую пустошь превратили ваши пилоты мою родину, Калиновик, помеченный вашим генералом Жанвье как цель для бомбардировки НАТО, хотя он и не был военным объектом!
И мы отправились в Калиновик. В нескольких километрах, на широкой поляне в горах, я вижу группу людей среди свежих руин. Некоторые разрушенные дома уже ремонтировались. Потом по порядку видим: ферма, продовольственные магазины, мясная лавка, сборные дома для беженцев, присланные голландцами, — всё выжжено и уничтожено.
Генерал Младич не щадил меня, показывая разрушительные картины. Ступая по грязи, снегу и гари, проходя мимо сломанных сосен, разбитых и разбросанных ударной волной разрушительной бомбардировки автомашин, я погрузился в размышления об изуродованной взрывами стране… Это было действительно печальное зрелище.
— Было восемьдесят погибших, — сказал Младич. — Теперь, когда вы видели часть того, как вели себя по отношению к нам летчики союзников — в том числе и французские — я отвечу на вопрос, который вас так беспокоит.
… Мы добрались до небольшого, чудом уцелевшего дома. Сели на деревянные скамейки, стоявшие вокруг расшатанного, треснувшего стола (единственной мебели в этой комнате). Все окна были разбиты. Мы сидели друг напротив друга, лицом к лицу:
— Из-за этой войны я потерял дочь. Ей было 23 года, она изучала медицину. Не выдержала она кампании клеветы. Клеветы союзников, которые вызвали эту войну, поощряя отделение Словении и Хорватии от Югославии. Мы с солдатами и народом боролись, чтобы нашу страну не покорили оккупанты… чтобы быть свободными на собственной земле, как и другие нации и народности.
А мир объединился против нас. И Франция с ними.
Прежде всего, я все-таки сохранил государство на собственной земле. Потом нас бомбили, выдумывая различные причины, чтобы узаконить наказание, которого мы не заслуживаем! Наказание за преступления, совершенные другими, чтобы ложно обвинить нас.
Они вместе с вашей страной нас жестоко наказывали.
Я приказал прекратить следствие в отношении ваших двух пилотов. До тех пор, пока я нахожусь на этой должности — его не будет. Я жду результатов переговоров в Огайо, когда договорятся о спасении моего народа. В некоторой степени и я представляю свой народ.
Конечно, мы должны возвратить Ваших двух людей. Живых или мёртвых. Я займусь этим. Но с вашей стороны потребуется один жест.
— А именно?
— Скажем, глава Верховного штаба французской армии хочет со мной встретиться. Я бы послал за ним куда угодно. Представил бы ему своих бойцов, солдат, оказал бы ему воинские почести. Его визит облегчил бы наши страдания, тяжесть франко-сербского конфликта. Затем я занялся бы поиском тех двух людей, двух солдат, как я уже говорил Вам — живых или мёртвых — и вернул бы их на родину.