Но вот и мы появились… Салют из вестовых пушек уведомил об этом толпу, которая зашумела и заволновалась. Точно только того и ждавший почетный эскорт вдруг окружил нас волной знамен и людей в каких-то фантастических костюмах, среди которых особенно выделялись своей оригинальностью костюмы полицейских и так называемых мао-цзё – людей в высоких красных и черных колпаках, вооруженных огромными сплетенными из ремешков и окрашенными в черный цвет бичами, и, имея впереди громадных размеров красный зонт (хун-тун-сань) и служителей, бивших в гонг, при громе выстрелов и совершенно неописуемом гаме толпы, повлек нас вперед между преклонявшими знамена, а затем, при нашем проезде, становившимися прямо в грязь на колени шпалерами войск.
Отроду ничего подобного не видавшие, лошади наши горячились, фыркали и делали попытку унестись обратно к горам, но, видя кругом себя сомкнувшуюся теперь людскую толпу, покорились наконец своей участи и, вздрагивая поминутно всем телом, благополучно донесли нас к палатке чиновников, перед которой эти последние встретили нас обычными приседаниями.
Обменявшись обычными же приветствиями и просидев в палатке минуты две, мы раскланялись с сановником Чжу-цзу-гуем и его свитой и, сопутствуемые выстрелами, эскортом и толпой, направились к тому месту, где казаки уже ставили наши юрты.
На следующий день мы проснулись при пробивавшихся к нам в юрту во все щели и дыры косых лучах только что вставшего солнца. Тучи бесследно прошли, и громадные горные цепи, снизу доверху одетые снегом, блестели теперь ослепительно и резко выделялись на голубом фоне неба. Кое-где здесь, в долине, уже пробивалась молодая трава и изумрудными пятнами пестрила блеклую поверхность лугов. Река Ши-хэ шумно неслась у нас под ногами, а всюду порхавшие птички, за которыми мы тотчас же отправили наших казаков-охотников, вероятно, радуясь солнцу, пели свои веселые весенние песни…
В Китае рано встают. В девять, самое позднее – десять уж едут с визитом. К этому именно времени в наш бивуак прибыли офицер, гражданский чиновник и почетный эскорт, долженствовавшие сопровождать нас в ямынь сановника Чжу-цзу-гуя. Они застали нас уже совершенно готовыми, а лошадей наших оседланными.
Когда мы садились верхом, раздались три сигнальных выстрела. Чиновники выехали вперед, знаменосцы и солдаты эскорта с исписанными досками нас окружили, и красный зонт, при криках мао-цзё и звуках гонгов сначала три раза приподнятый кверху, открыл наше движение.
Шествие это, сопровождавшееся большой толпой собравшихся сюда окрестных тангутов, весьма медленное и претендовавшее на торжественность, было, в сущности говоря, весьма безалаберным. Лошади наши горячились и напирали на процессию, которая вскоре потеряла порядок и сбилась в кучу, смешавшись с толпой; перед нами выступал теперь уже не красный зонт, который прокладывал себе дорогу где-то сбоку, а какой-то высокий тангут, обнаженный чуть не до половины; пушечные выстрелы гремели без правильных интервалов; окриков мао-цзё уже не было слышно в шуме толпы, который наполовину заглушал даже военный оркестр, встретивший нас гимном перед ямынем на одной из городских площадей.
Вся эта площадь, весь этот странный город оставлял грустное по себе впечатление чего-то забытого, по всем швам уже развалившегося. Много китайских городов мы посетили дорогой, но ничего более убогого мы еще не встречали. Стены, сложенные кое-как из дикого камня, местами совсем развалились; штукатурка в главных воротах давно уж облезла; узкие улицы, грязные, с набросанными повсюду камнями для пешеходов, были обстроены какими-то до такой степени жалкими лачугами, что надо было иметь много мужества для того, чтобы оставаться в них жить; впрочем, многие из них теперь пустовали и развалинами своими еще более увеличивали неприглядность картины.
«Наш город – очень бедный город, – говорил нам Чжу-цзу-гуй, когда мы сидели у него в приемной, – в нем вы не встретите ни хороших зданий, ни хороших лавок. Кругом живет „голь”, „варвары”, довольствующиеся самой грубой пищей: молоком, дзамбой, творогом и, в редких случаях, мясом. Город, как видите, окружен горами; дождь здесь идет очень часто, холодно даже и летом, а потому хлебов здесь не сеют; даже ячмень здесь не родится, и за ним си-фани (тангуты) ездят в Да-тун. Вот почему и мне приходится униженно просить вас остаться здесь еще на день или два. Я заказал обед за 150 ли от нашего города, а потому он доставлен быть скоро не может; без обеда же выпустить вас отсюда я не хотел бы…» И когда мы согласились, то словоохотливый китаец продолжал: «Впрочем, если вы нуждаетесь в каких-либо простейших припасах, то скажите мне… Может быть, и отыщется что-нибудь в наших лавках». Тронутые такой необычайною любезностью, мы тем не менее торопились распрощаться с хозяином: день был такой ясный и так нас манил на экскурсию.
Вернувшись на свой бивуак с обычным для нас теперь шумом и гамом, мы немедленно и быстро переоделись, но… сегодня так и не было нам суждено побродить по этим заманчивым черным ущельям, где животная жизнь, должно быть, кипела ключом. Во-первых, нам нужно было произвести ревизию наших подарков. Из них мы отобрали: хороший револьвер в футляре, массивный серебряный браслет, коралловое ожерелье и перочинныйножичек о шести лезвиях; все это мы завернули в красную бумагу и при карточках отослали к начальнику лагеря; во-вторых же, мы должны были принять его посланцев, которые привезли двух тощих кур, переднюю лопатку баранины, два десятка китайских свечей, пять шинов[172] гороху для лошадей и при этом кучу извинений все на ту же, излюбленную китайцами, тему: «Наш город беден, в нем ничего нет…» Вместе с тем они сообщили, что ин-гуань сегодня же собирается отдать нам визит.
Итак, вместо желанной экскурсии пришлось готовиться к встрече.
Еще раз сегодня пальба, крики, зонт и знамена. Это уж едет Чжу-цзу-гуй к нам с визитом…
Визиты китайцев обыкновенно непродолжительны. Но ин-гуань просидел у нас почти до заката, очевидно, решившись вознаградить себя за невыразимо-скучную зиму, проведенную им в Юн-ань-чэне, куда он был переведен прошлым летом. Он расспрашивал нас обо всем: о железных дорогах и воздушных шарах, об оружии вообще и о дальнобойных орудиях в частности, о стали и прекрасной ее выделке в России, о сукне, о винах и водке, наконец, и о том, как велика численность русских войск. Затем мы ходили смотреть на стрельбу из револьверов и берданок, причем действительно необыкновенно удачный выстрел моего брата, перебившего револьверной пулей тонкий шест, воткнутый в землю, привел всех в полный восторг. Брата дергали, что-то кричали и показывали большой палец при возгласе «хо!», что значит хорошо, прекрасно, или даже просто тыкали в него пальцем – дескать, вот молодец. Вернувшись же снова в юрту, китайцы пили чай, восторгались сахаром, причем некоторые из свиты просили даже разрешения взять по кусочку, дабы показать своим, и английским печением, после чего, Пересмотрев у нас все, что стоило смотреть и чего вовсе не стоило, китайцы наконец поднялись… Слава Богу, пора.
