За речкой Ло-ху-лу стали попадаться пашни. Мы видели всходы ячменя (сорт «я-ми») и овса; но нам говорили, что в окрестностях Да-туна возделываются также горох и пшеница, которые, впрочем, не всегда дозревают. Здесь тангутов и монголов сменили дунгане. Стали попадаться ослы. Виднелись кое-где арыки, глинобитные заборы, следы каких-то построек. Ясно, что мы подходили к городу. А вот, наконец, и он показался… Да-тун больше Юн-ань-чэна, но он имеет столь же безотрадный вид, как и этот последний. Его невысокие глинобитные стены представляют развалину, которую едва ли есть какая-нибудь возможность привести в приличный вид. Внутри господствует запустение: лачуги и размытые водою стены оград образуют узкие кривые улицы, невзрачность коих еще более оттеняется высокими пай-лоу, впрочем также уже достаточно обветшалыми.
На единственной городской площади находится кумирня, на вид также убогая. Офицеры, за исключением одного только ин-гуаня, высокого и дородного маньчжура, устроившего нам прекрасную встречу, расквартированы в скверных помещениях; например, его ближайший помощник, которому мы сделали также визит, положительно не знал, на чем и где нас усадить; его приемная комната не имела и двух метров в квадрате, и притом по высоте была настолько низка, что на кане, занимавшем в ней три четверти всего пространства, и было возможно только сидеть. И подумаешь, ведь в таких квартирах старшие офицеры коротают девять холодных месяцев в году. Безотрадное существование! Замечу кстати, что у этого офицера из домашней обстановки я заметил только красный лакированный столик, на котором нам и подан был чай, и крошечную лакированную же шкатулку, одиноко стоявшую в нише стены.
Окружной город Да-тун был основан маньчжурами[173]. Но место это издавна служило административным центром; так, известно, например, что в начале VIII в. здесь находилось тибетское укрепление Да-тун-цзюнь[174]. Вероятно, этому укреплению принадлежали и те прекрасно еще сохранившиеся ров и крепостной вал, которые находятся к югу от современного города, имеют форму правильного четыреугольника и поражают своими размерами.
В Да-туне мы простояли два дня, которые прошли в визитах; урваться на экскурсию удалось только однажды, причем из бабочек мы здесь наловили: Ala pretiosa Alph. (n. sp.), Pyrgus bieti Oberth. и Triphysa dohrnii – вид, которого не существовало в европейских коллекциях, так как экземпляр, по которому в 1850 г. было сделано Зеллером (Zeller) его описание, был вскоре утрачен. Родиной зеллеровского экземпляра, надо думать, была Северная Монголия, где недавно вид этот снова был найден; привез его также и Вагнер с верхнего Енисея. Из птиц в коллекцию поступили: Acanthis brevirostris Вр., Urocynchramus pylzowi Przew., Motacilla lugens Kittl. Herbivocula affinis Tick., Phasianus strauchi Przew[175], Sterna hirundo var. tibetana Saund., державшаяся здесь во множестве, и Podiceps nigricollis Brehm.; сверх того были замечены, но не добыты: Cyanopica cyanea Pall., Cinclus kashmiriensis Gould., Tetraogallus himalayensis Gray и Anser indicus Lath.
День, избранный нами для выступления из Да-туна, был неудачный. С утра шел густой ситник, который, очевидно, наладился на целый день. Через реку мы переправились вброд с порожними лошадьми и ишаками, багаж же свой и баранов перевезли частью на каюке, частью на плоту, который был связан из еловых жердей, укрепленных на турсуках. На перекатах, гребнем коих нас и повели конвойные солдаты, воды было свыше метра, так что некоторых ишаков, без всяких, впрочем, дурных для них последствий, сбило с ног и отнесло метров на сорок книзу. Нам говорили при этом, что Да-тун-хэ вздувается в огромную реку, имеющую в плесе метров до сорока двух, несколько позднее, а именно в конце мая, но что затем река постепенно спадает и в августе вновь достигает апрельских размеров.
Я уже имел случай заметить, что северные склоны Южно-Тэтунгских гор круто спускаются в долину реки Да-тун-хэ, которая, прижимаясь к ним почти вплотную, только местами оставляет площадки, пригодные для поселении. Таких поселений на нашем пути встретилось несколько: Гао-лай-ху у переправы, Ин-сань-чжа в 9 км далее и Да-хо-ту, Сайнь-там и Каса-хо по ту сторону высокого, сложенного из песчаников и красных песчанистых глин отрога, который тянется поперек всей долины и в средней своей части прорывается рекой. Это, так сказать, преддверье щек Да-тун-хэ, которые видны с него весьма отчетливо и вперед на многие километры.
Помянутый отрог встретился нам на десятом километре. Мы круто отклонились от реки и по скользкой, глинистой, сильно размытой тропе с трудом взобрались на перевал, с которого открылся чудный вид на всю долину Да-тун. Противоположный берег реки был усыпан селениями, которые располагались по трем левым притокам Да-тун-хэ: Е-ге-фэй, Са-го-хэ и Лин-гу-хэ. Самым крупным из этих селений был городок Сань-ши-мяо; нам говорили даже, что в нем жителей (дунган) было не меньше, чем в Да-туне. При устье Е-ге-фэй было расположено селение Ma-бе-чжи, а затем следовали с запада на восток Са-го, Лин-гу-вань и Ка-лин-ху. Между этими селениями тянулись поля, которые изумрудно-зелеными полосами резко выделялись на выцветшем фоне степи, где только в логах прошлогодняя трава стала уступать место молодой зелени, узкими змейками восходившей к горам, казавшимся сквозь окутывавший их туман огромным снеговым, недосягаемым по своей высоте кряжем.
Спуск с перевала шел по узкой долине реки Да-хо-ту, где мы впервые увидали расцветший экземпляр Iris Bungea Maxim. Миновав небольшое селение, мы снова вышли к Да-тун-хэ и, следуя окраиной его сая, не доходя до щек, которые проходимы разве только в зимнее время, достигли устья речки Каса-хэ, вверх по которой идет, через перевал Са-дабан, дорога в г. Синин. На этой речке мы и остановились выше селения Каса-хо, на болотистом островке, поросшем сочной молодой травкой, Rhododendron thymifolium Maxim., бывшем уже в полном цвету, Potentilla sp. и лозняком, который только что начинал распускать свои листочки на верхушках ветвей.
Здесь, в деревне, у мельницы, мы встретили целое общество красивых голубых сорок (Cyanopica cyanea Pall.), из коих два-три экземпляра тотчас же попали в руки нашего препаратора. Факт нахождения голубых сорок на ивах, росших у мельницы, несколько противоречит наблюдениям Пржевальского, который заметил, что птица эта тщательно избегает человека[176]. Впрочем, уже Березовский писал, что находил ее главным образом в культурном поясе гор, в пекинской же равнине – даже в садах[177].
Едва мы уставили свои юрты, как нас вызвал на объяснение наш проводник-тангут, заявивший, что он нас покидает. Этот тангут был подряжен нами в Су-чжоу в качестве проводника и отличного охотника на маралов и больших хищников; но ни в том, ни в другом отношении он нам не был полезен: восточнее Ма-ти-сы он сам никогда не бывал, а на зверей мог охотиться лишь в знакомых условиях. Но зато он несомненно пригодился бы нам на возвратном пути, служа в остальное время посредником в наших сношениях с тангутами. К тому же он был хорошим товарищем, хотя и держался особняком. Но, как мы его ни уговаривали, упрямый тангут настоял на своем и ушел в тот же вечер. Куда? Обратно в свое родное селение, с тем чтобы затем в сообществе нескольких односельчан промышлять маралов в горах. Наша же жизнь пришлась ему не по нутру. Он жаловался на скуку, на стеснение свободы, на вечное передвижение… Особенно же вознегодовал он, когда узнал, что мы идем в город Синин и далее на юг: «Как, вы покидаете горы в самое маралье время? Нет, слуга покорный, более я вам не товарищ».
