Максим не выключил радиоприемник, и диктор все тем же голосом читал советы агронома. Лейтенант Данченко, слушавший вместе со мной, досадливо махнул рукой, да и мне эти советы показались немного странными: очень уж они далеки были от нашей беспокойной и бездомной жизни. А когда началась физзарядка — «Вытяните руки… поднимите правую ногу…» — Данченко вскочил:
— Вот нашли время заниматься физзарядкой?
Максим спокойно и строго посмотрел на него:
— А ты думаешь, что? Гитлер всю нашу жизнь разрушил? Нет, брат, Москва живет! И физзарядку делает… И не видеть Гитлеру Москвы, как слепому света! Как свинье неба не видать… Он, наверно, и сам слушает эту зарядку и кулаки кусает!.. А сейчас будет «Пионерская зорька». Пускай и ее послушает… Твердо стоит Москва!
Действительно, в радиоприемнике тонким голосом запел горн…
Странно! Очень странно!.. Но, конечно, Максим прав. Сначала я, как и Данченко, чувствовал просто досаду, слушая все это — слишком обычное, слишком мирное. А потом успокоился. И не только успокоился: советы агронома, физзарядка, играющий горн подействовали на меня сильнее, чем фронтовая сводка. Какая-то особенная уверенность рождалась в душе. Верно говорит старик: твердо стоит Москва! И наша собственная твердость, и наша сила всецело зависят от нее. Мы ждем ее помощи, ждем ее слова. Ждем руководства. Как обидно, что до сих пор нет у нас рации! Вот даже послушать московскую передачу удается только случайно. Но ведь просто слушать передачи недостаточно, Нужна двусторонняя связь.
* * *
В конце сентября колхозный бригадир из деревни Алексиничи рассказал нам, что на днях где-то недалеко приземлились советские парашютисты. Они ночевали на сене в колхозном сарае, а утром ушли в направлении озера Палик. Потом стало известно, что таранковичский бургомистр Василенко и начальник полиции Зубрицкий выследили в Амосовке группу советских десантников и привели туда отряд немцев, переодетых в гражданское. В схватке с ними пятеро советских парашютистов были убиты… А остальные? Где остальные?..
Начались поиски и расспросы. Специальные группы отправились по деревням. Через несколько дней узнали, что в Московской Горе расположился какой-то отряд. Потом связной из Гурца сообщил, что там появились вооруженные люди. Послали выяснить, в чем дело.
Наши бойцы осторожно окружили деревню, и, когда на улице появились трое неизвестных, Немов крикнул:
— Стой! Кто идет?
— Свои.
Наученные горьким опытом, партизаны встретились с неизвестными с оружием в руках, опасаясь ловушки врага. Но вскоре стало ясно, что это действительно свои, разведка отряда Бати, о котором мы уже слыхали, а сам Батя остановился в Московской Горе.
Наконец-то нашли!
Вместе с Батиными разведчиками пошли к нему и наши люди для связи. Утром они привели начальника Батиного штаба капитана Архипова. Мы с ним договорились и, решив присоединиться к отряду Бати, в ночь с девятнадцатого на двадцатое октября двинулись в Ковалевичский лес.
Ночь была черная, а деревья еще черней. Надоедливый осенний дождичек, мокрая дорога. Партизаны ворчали, спотыкаясь о какие-то кочки, о древесные корни, шлепая по невидимым лужам. Фыркали лошади, лениво скрипели телеги в тылу нашей небольшой колонны. И хотя до цели пути, до лагеря Бати в Ковалевичском лесу, оставалось уже недалеко, никто из нас не знал точно его расположения.
И вдруг:
— Кто идет?
Мы скорее догадались, чем увидели, что навстречу нам выдвинулась группа людей.
— Это мы, товарищ Черкасов, гурецкая группа, — ответил капитан Архипов, сопровождавший нас.
Ослепительной иглой проколол тьму электрический фонарик. Жмурясь от него, мы успели заметить, что с Черкасовым было человек семь, двое из них верхами.
Тот же самый голос спросил:
— Бринский здесь?
— Здесь.
— Комиссар Бринский из Чонгарской дивизии?
— Тот самый, — ответил я.
— А я Черкасов.
— Из Лепельской?
— Да.
— Вот хорошо, и тут друзья. Гора с горой не сходится…
Черкасов спешился.
— Двигайтесь дальше.
И подошел ко мне.
— Давай-ка закурим со встречей.
Свертывая цигарки, пропустили вперед колонну. Когда вспыхнула спичка, я посмотрел на Черкасова. Давно не видались, но он нисколько не изменился: все то же румяное молодое лицо, русые волосы. И те же по-старому знакомые глаза глянули на меня с улыбкой.
— Что, не узнаешь?
— Да нет, ты все такой же.
— И ты тоже… Еще не седеешь?
— Рано!
Догоревшая спичка обожгла пальцы.
— Ну, загляделись!.. Пошли!
Двинулись…
— Да-а, сколько лет!.. А ты не знаешь, где сейчас полковник Огурцов? — спросил я.
— Сергей Яковлевич? На Украине, командовал танковой бригадой… Вот человек!
— А про Михайлова не слыхал?
— Полкового комиссара? Где-то на Кавказе…
— Да ты хромаешь! — вдруг заметил я. — Угодила фашистская пуля?
— Царапнуло. Ерунда. Но до сих пор дает себя чувствовать. Ходить приходится много — натираешь. А врача нет, лекпом лечит…
Расспросами и воспоминаниями скоротали мы остаток дороги. А она, все такая же утомительная, извивалась в том же черном и неприветливом лесу.
Несколько раз строгими голосами окликали нас караулы, прежде чем между деревьями замелькали дымные костры лагеря.
Люди, сидевшие у огня, потеснились, чтобы дать нам место. Стали знакомиться. Пришедшие со мной переобувались, сушили портянки. Я оказался среди разведчиков. Веселый быстроглазый парень, оживленно жестикулируя, продолжал какой-то рассказ:
— …Я ему говорю: «Стой!» — а он бежит. Я тогда из автомата, но, конечно, вверх. Он так и скорчился от страха. «Вот, говорю, теперь разберемся»… А что, хлопцы, нет ли у вас закурить? — вдруг обратился он к нашим ребятам.
Появился кисет с табаком.
— О-о, да вы совсем богато живете, придется с вами дружбу заводить. — И, хитро подмигнув кому-то, веселый разведчик завернул цигарку в палец толщиной.
Ко мне подошел Черкасов:
— Антон Петрович, пойдемте к Бате.
Батя сидел у костра на толстом бревне, согнувшись и опираясь локтями о колени. Грел над огнем руки. В неровном мигающем свете он показался мне пожилым — почти старым, да я, по правде сказать, и ожидал увидеть именно такого, ведь он — «батя». Даже удивился, что у него нет бороды.
Оторванный голосом Черкасова от каких-то своих мыслей, он поднялся нам навстречу:
— Бринский?
— Гурецкая партизанская группа прибыла в ваше распоряжение.
— Здравствуйте. Садитесь.
В лагере Бати с первых же минут знакомства меня поразила четкая, налаженная дисциплина, как в хорошей воинской части. Не было того, что обычно называют партизанщиной, и в этом чувствовалась твердая рука командира. Я невольно сравнил его отряд с Гурецким, и сравнение было не в нашу пользу. А Батя в самом начале разговора спросил:
